Наполеон покинул войска, как всегда позаботившись об их содержании, здоровье и обучении на период перемирия. Нижняя Силезия, которую он получил согласно новым условиям, была богата всевозможными ресурсами как для пропитания, так и для обмундирования солдат. Армейские корпуса Наполеон расположил следующим образом. Ренье с 7-м корпусом он поместил в Гёрлице, Макдональда с 11-м – в Левенберге, Лористона с 5-м – в Гольдберге, Нея с 3-м – в Лигнице, Мармона с 6-м – в Бунцлау, Бертрана с 4-м – в Шпроттау, Мортье с пехотой Молодой гвардии – в окрестностях Глогау, Виктора со 2-м корпусом – в Кроссене, Латур-Мобура и Себастиани с резервной кавалерией – на Одере. Удино с корпусом, предназначенным для марша на Берлин, был расквартирован на границе Саксонии и Бранденбурга, формировавшей от Одера до Эльбы оговоренную перемирием демаркационную линию. Все корпуса снабжались продовольствием посредством реквизиций, используя их таким образом, чтобы просуществовать не менее трех месяцев и сформировать запасы ко времени возобновления военных действий. Поскольку из всех крепостей Одера и Вислы разблокирована была только крепость Глогау, Наполеон обновил ее гарнизон и припасы и приказал усовершенствовать средства обороны. Он отправил офицеров в Кюстрин, Штеттин и Данциг, чтобы сообщить гарнизонам о победах нашего оружия, отвезти им награды и проследить за немедленным замещением потреблявшегося продовольствия равными количествами, согласно условиям перемирия.

Одно из условий оговаривало, что Гамбург достанется тому, кто будет владеть им к вечеру 8 июня. Французы завладели Гамбургом 29 мая, после прибытия генерала Вандама с двумя дивизиями. Вандам выбил из города соединение Теттенборна, состоявшее из казаков, пруссаков, мекленбуржцев и солдат ганзейских городов, и вновь водрузил французских орлов над Эльбой. Наполеон тотчас послал Даву приказ водвориться в Гамбурге, Бремене и Любеке, повторно предписал сурово покарать эти города, извлечь из них необходимые армии ресурсы и создать в низовьях Эльбы обширное военное расположение. Гамбург был призван завершить ряд оборонительных укреплений на великой реке, на которой французы уже располагали Кёнигштайном, Дрезденом, Торгау, Виттенбергом и Магдебургом.

Позаботившись о выполнении условий перемирия и благосостоянии войск на время приостановления военных действий, Наполеон направился вместе с войсками в Дрезден, где намеревался остаться на время будущих переговоров, и отошел к Эльбе с кавалерией и пехотой Старой гвардии, передвигаясь дневными переходами. Он вошел в Дрезден только 10 июня, что соответствовало его желанию как можно позже встретиться с Бубной. Король Саксонии вышел встречать его, и даже жители Дрездена, довольные отдалением войны от их очагов и почестями, оказанными их королю, устроили Наполеону прием, какого трудно было ожидать со стороны германского населения.

Наполеон остановился во дворце Марколини, который подыскал ему Маре. Дворец, окруженный огромным и красивым парком, находился в предместье Фридрихштадт, где на берегу Эльбы могли маневрировать многочисленные войска. Там, не будучи в тягость саксонскому двору и не терпя беспокойства от него, Наполеон мог располагать всем, чего желал, – приличествующим заведением, воздухом, зеленью и полем для маневров. Он решил устраивать утренний выход, как в Тюильри, днем – смотры и маневры, вечером – обеды, приемы и представления по Корнелю, Расину и Мольеру с лучшими актерами «Комеди Франсез». И уже на следующий день по возвращении в Дрезден жизнь потекла по предписанному императором распорядку с точностью и неизменностью военного правила.

Между тем Бубна, прибывший из Вены двумя неделями ранее и тщетно дожидавшийся встречи с Наполеоном, напомнил ему о своем присутствии официальной нотой, на которую совершенно необходимо было дать ясный и быстрый ответ.

Чтобы понять всю важность этой ноты, необходимо знать о последних событиях в Австрии, развивавшихся, как и в других местах, с необычайной быстротой. Направив для переговоров о перемирии Коленкура, дабы изыскать возможность прямого соглашения с Россией, Наполеон предоставил Австрии опасное оружие, которым ей предстояло воспользоваться самым пагубным для нас образом. Если бы император Александр был не столь обижен пренебрежением Наполеона, не столь увлечен новой для него ролью короля королей и разделял мнение Кутузова, хотевшего прекратить войну, подписав с Францией выгодный России мир, было бы весьма уместно посылать к нему Коленкура, который долгое время пользовался его доверием и стал почти другом. Но, будучи одурманен лестью германцев, Александр превратился, несмотря на присущую ему мягкость, в неумолимого врага, с которым опасно было искать контактов. Ничуть его не тронув, приезд Коленкура только доставил ему средство положить конец долгим колебаниям Австрии. Теперь Александр мог сказать австрийцам: «Решайтесь, а не то нас снова разгромят, как в Лютцене и Бауцене, и мы будем вынуждены вступить в переговоры с нашим общим врагом, принять его авансы, заключить с ним мир, выгодный только России, и бесповоротно оставить вас на произвол его гнева, который должен быть немалым, ибо если вы недостаточно сделали, чтобы помочь нам, вы сделали вполне достаточно, чтобы внушить глубокое недоверие ему». Адресовать подобные слова венскому двору на следующий день после Бауцена было бы тем более уместно, что новое отступление отдалило бы союзников от границ Австрии и лишило их всякого контакта с ней. Объединяться следовало сейчас или никогда, ибо стоит сделать еще шаг – и протянутые друг к другу руки уже не смогут соединиться.

Вот такие доводы было решено привести императору Францу и Меттерниху; и в то время как Клейст и Шувалов в Плейшвице вели переговоры о перемирии, позвали Штадиона и указали ему на Коленкура, выбранного для этих переговоров. Выдав за свершившийся факт дипломатические попытки, какие дозволял предположить его приезд, настоятельно просили Штадиона объявить своему кабинету, что то, от чего отказались сегодня, будут вынуждены принять завтра, под давлением обстоятельств и побед Наполеона. Штадион поспешил живописать своему двору, со многими преувеличениями, опасность прямого соглашения между Францией и Россией. Первого июня, не полагаясь на влияние слов, написанных на бумаге, Александр отправил в Вену Нессельроде, поручив ему просить, умолять и угрожать при необходимости австрийскому двору, показав ему голову Медузы, то есть договаривающегося с Александром Наполеона, повторявшего на Одере встречу на Немане и возобновлявшего Тильзитский альянс в Бреслау. Нессельроде тотчас пустился в путь, направившись в Вену через Богемию.

Подобных усилий и не требовалось, чтобы дать решающий толчок столь прозорливым людям, как император Франц и Меттерних. Ведь Австрия, вновь возведенная фортуной на высоту, с которой она была скинута двадцать лет назад мечом Наполеона, подвергалась большой опасности. Теперь все ласкали ее и являлись к ней с руками, полными великолепных даров. Александр предлагал ей не только Иллирию и часть Польши, но и Италию, и Тироль, и императорскую корону Германии, и в довершение всего независимость. Франция предлагала ей Иллирию и часть Польши, не Италию, но Тироль, не императорскую корону, но Силезию, которая соблазнила бы ее веком раньше. Правда, Франция не предлагала независимости, которой Австрия желала превыше всего. Ей оставалось только выбрать; но если она вовремя не решится, пожелав слишком долго наслаждаться ролью всеми обласканной державы, то может оказаться опозорена и раздавлена всеобщей враждебностью после всеобщей лести. Соглашение Наполеона с Александром приведет к миру, выгодному одной России; Австрия не получит ни части Польши, ни Иллирии, ни Италии; ее желанию восстановить Германию не уступят, разве что предоставят небольшое возмещение Пруссии, и так, не вернув себе независимость, она вновь подпадет под владычество Наполеона, как никогда жестокое. В данных обстоятельствах, когда всё решалось ударами меча, – и какими ударами! – хватило бы и двух дней, чтобы переменить лицо мира.

Исполненный тревог, Меттерних уже подумывал отвезти своего господина в Прагу, дабы приблизиться к театру сражений и переговоров и иметь возможность с высоты Богемии, как с наблюдательной вышки, следить за стремительным ходом событий и при необходимости вмешаться в него. Известие о прибытии Коленкура для переговоров о перемирии поразило его до такой степени, что его волнение не укрылось от проницательных глаз Нарбонна. Письма Штадиона не оставляли сомнений, и император и его министр в двадцать четыре часа приняли решение выехать из Вены в Прагу. Отношения с Францией в некотором роде обязывали Меттерниха объяснить свой отъезд Нарбонну, и он сказал, что накануне открытия переговоров Австрии надлежит приблизиться к принимающим ее посредничество сторонам; что сообщение с Прагой на шесть дней короче сообщения с Веной, а это немаловажно, поскольку мирный договор предстоит заключить всего за шесть недель.