– Плохой запах. У ягод. Нечистый запах.

Она передала кусок пирога Пэттиеру. Тот тоже принюхался и нахмурил брови.

– Да, – подтвердил он, – с запахом что-то не то. Молодец, девчонка.

Пэтти улыбнулась, и в этой улыбке Эдуард отчетливо увидел прямой аналог виляния хвостом. Ему начинало казаться, что он видит сон, причем самый странный и чудной сон в своей жизни.

– Значит, ты говоришь, кто-то отравил мой ежевичный пирог? – уточнил он.

– Не кто-нибудь, – ответила Пэтти просто, – а именно няня.

– Матушка Пенн?

Она кивнула.

– Все ее тело одеревенело от лжи. Старуху окутывает запах страха. Я наблюдала за ней. Это она придает дурной запах ягодам вашего величества.

Так. Собака обвиняет женщину, которая в детстве меняла ему пеленки, целовала в попу и пела ему колыбельные, в попытке отравить короля его любимой ежевикой. Невероятно. Тем не менее Эдуард сразу поверил. Он не мог не верить Пэтти. Наверное, потому, что было совершенно очевидно: это бесхитростное существо не способно лгать.

– Но зачем ей это нужно?

– Ей платит плохой человек, – отвечала Пэтти.

– Какой плохой человек? – нахмурился Баннистер.

– Тот, с большим носищем.

Эдуард потер руками глаза. Лорд Дадли. Значит, и врач наверняка с ним в сговоре. Все сходится. В смысле «дела», о котором они говорили. Речь идет об убийстве. Значит, Джейн коронуют, а обладатель «большого носища» станет править страной от ее имени.

Король вздохнул. Господи, как банально. Сюжет, известный с незапамятных времен. Коварный властолюбивый герцог рвется к монаршему венцу. Бессердечный злодей. Ну а Эдуард, выходит, – наивный, доверчивый дурачок.

К тому же выдавший Джейн замуж за сына злодея.

Оба они с нею – пешки в политической игре.

Ему захотелось вскочить на ноги. Бегать взад-вперед по комнате, кричать, крушить мебель. Хотелось немедленно бросить кого-нибудь в темницу. Пытать. Отправить на плаху. Хотелось превратиться во льва, со страшным рыком скатиться по лестнице и добраться до горла проклятого герцога. Но даже одни лишь мысли обо всем этом утомили его, и вместо лихорадочной активности, словно в напоминание о нынешней бесконечной слабости короля, на него напал мощный приступ кашля и не отпускал так долго, что предметы поплыли перед глазами в туманной дымке, и он испугался, что отдаст концы прямо сейчас.

– Ваше величество еще дышит? – спросила Пэтти, когда Эдуард вновь обрел способность слышать что-либо за пределами собственного организма. Он почувствовал, как ее голова опустилась к нему на плечо, а тело прижалось к его телу – точно так же, как в бытность девушки собакой. Она даже все еще пахла, как собака. Ее дыхание, древесно-мускусный аромат кожи смешались с запахом его одеколона.

Он попытался сесть.

– Со мной все хорошо.

Девушка мягко отстранилась и опять улыбнулась.

– Хорошо. Да. Хорошо. Вы хороший человек. Мой самый любимый.

Пэттиер Баннистер прочистил горло.

– Ваше величество должны извинить мою дочь. Как я уже говорил, она очень давно не обращалась в человека. – Он взял Пэтти за руку и оттащил ее от кровати.

Она нахмурила бровь.

– Я чем-то расстроила ваше величество?

– Нет, Пэтти. – Эдуард обернулся к Баннистеру. – Так она твоя дочь?

Пэттиер кивнул.

– И что, все собаки на моей псарне эзиане? – Эдуард сгорал от любопытства.

– Нет, государь. У меня там три сына и две дочери. Это все.

– Неужели все, так мало? – попытался сострить Эдуард, но чувство иронии никак не желало к нему возвращаться.

– Мои предки служили вашим в этом двойственном обличье много поколений подряд, – сказал Баннистер. – Мы охраняли ваши дворцы и угодья. Сидели у ваших ног. Защищали на охоте и у домашнего очага…

При этих отцовских словах Пэтти выпятила грудь от гордости, словно услышала какую-то древнюю клятву (Эдуарду, правда, сейчас было не до чьих-либо грудей).

– А я и не знал, – сказал Эдуард. – Почему никто мне не рассказал?

Пэттиер покачал головой.

– А никто и не знал, ваше величество. Даже ваш отец.

Пэтти снова улыбнулась королю.

– Ваше величество выбрали меня одну из всех и позвали к себе во дворец. Ваше величество любит меня больше всех.

– Так и есть, – едва слышно согласился он.

Все это было для него сейчас уже слишком. Король почувствовал головокружение. Мысли вновь подернулись туманом. Он откинулся на подушки и несколько раз тяжело вдохнул. В животе заурчало громче. Ему все еще хотелось есть, но от кого в этих обстоятельствах может он принять пищу?