– Заглохни, – отозвался блондин.

Он перевел бинокль на дорогу, уловив звук работающего двигателя, и тут же разглядел между соснами синий контур “Ауди”. Игорь выругался: человек на реке мог услышать шум мотора. Не надо было подъезжать так близко. Ножками надо было топать! Дармоеды.

Сутулясь под дождем, трое парней в черных куртках направились к берегу. Купальщик тем временем уже выходил из воды. Он мотал головой и отряхивался, как мокрый пес, и, казалось, не замечал поджидавших его громил. Губы Алексея беззвучно шевелились, будто он шептал заклинания. Или в самом деле шептал? Кулек шагал впереди. Двое сзади. Сейчас они подойдут, и Кулек произнесет обычное: “Надо потолковать, парень”.

– Ну! Чего ждут! Быстрее! – Игорек от нетерпения кусал губы.

Алексей поднял голову и глянул на небо. Потом посмотрел на троих, явившихся по его душу. Улыбнулся. На шее его переливалось серебром ожерелье, будто тонкий ручеек струился по замкнутому кольцу.

– Вот и приплыли, – проговорил он вполголоса. – Как я этому рад!

Река за его спиной тяжело вздохнула. Вода забурлила, ускорила течение и понеслась быстрее, будто кто-то ее подтолкнул.

Рядом с накачанной троицей Алексей казался хрупким подростком, несмотря на высокий рост. Он сделал странный нырок, каким-то чудом проскочил мимо Кулька и кинулся бежать. Трое бросились за ним. Алексей был куда резвее. Вскоре все четверо скрылись за деревьями. Потом кто-то крикнул. Потом еще раз. Треск ломаемых веток. Вдруг стало тихо.

Через минуту из-за стволов вынырнул Алексей, сел в свою машину, и в следующее мгновение “Форд” рванулся к дороге. Преследователи так и не появились. На берегу остались ботинки купальщика. Дорогие ботинки.

– Идиоты! – пробормотал блондин, опуская бинокль. – Упустили.

Он в ярости треснул биноклем о дерево. Троица тем временем появилась. Двое шли сами. Третьего пришлось волочить.

– Идиоты, – повторил человек, натягивая на голову капюшон.

Дождь по-прежнему лил. Девица испуганно пискнула и дернула Игоря за рукав.

– Чего тебе?

Она безмолвно ткнула пальцем в сторону реки.

Там, медленно проступая сквозь пелену дождя, плыл остров с белой церквушкой под золотым куполом. И даже почудились голоса, поющие что-то торжественное. Купол горел странной желтизной – будто луч солнца, внезапно пробившийся сквозь тучи, коснулся позолоты и оживил ее. Беглец был уже далеко, у выезда на шоссе, и миража не видел.

– Что это? – шепотом спросила девица.

Но ее спутник не собирался отвечать. Он смотрел на плывущий над рекою мираж, и похлопывал биноклем по ветке дерева. Это была именно та церковь, – сомнений не было. Потом, будто опомнившись, он кинулся к реке, забежал в холодную воду по колено и заорал:

– Гамаюн! Ты слышишь меня? Я спрашиваю, ты слышишь?

Ему никто не собирался отвечать. Шумел дождь, листва с шорохом осыпалась на землю. Мираж принялся таять, и через минуту не было уже ни церкви с горящим золотом куполом, ни островка, лишь смутно угадывался противоположный берег.

– Ничего, я еще отыщу тебя, будь спокоен, – пообещал Игорь.

Юл выглянул в окно. Мишка стоял внизу, дожидаясь. От нечего делать носком ботинка ковырял палую листву. Оруженосец прибыл, граф может спускаться вниз. Юл распахнул окно, и Мишка поднял голову, безошибочно распознав стук его оконной рамы.

– Выйдешь? – спросил снизу Мишка.

– Сейчас.

Мишка махнул рукой, теперь он мог ждать хоть до вечера. «Оруженосец» каждодневно приходил во двор после уроков и ждал. Сколько раз Юл просил: звякни по телефону. Но приятель никогда не звонил. Всякий раз являлся лично и стоял, изредка поднимая голову и поглядывая в окно. Так продолжалось до тех пор, пока Юл не спускался вниз или, отворив окошко, не кричал: «Сегодня я занят!»

Тогда Мишка делал вид, что уходит, но на самом деле он прятался за железным ящиком помойки и, усевшись на скамейке, ждал – вдруг граф передумает. Верный оруженосец мог просидеть так и час, и два.

Их дружба казалась более чем странной. Впрочем, Мишка называл это не дружбой, а служением. Юл был к нему добр, как бывает добр господин к преданному и испытанному слуге. Вместе они смотрелись нелепо. Мишка откровенно туповат, Юл – умен, Мишка – упитанный неуклюжий здоровяк, Юл – тощий и узкоплечий, с мягким белым лицом, по-детски усыпанным множеством ямочек, казавшийся гораздо младше своих тринадцати. И все же именно Юл выбрал Мишку в друзья. Поначалу Мишка чувствовал себя рядом с ним неловко, все больше отмалчивался или лепетал бессвязное. Оруженосец старательно ловил каждое слово, произнесенное графом, чтобы потом, страшно все перевирая, донести мысли Юла до других. Он смотрел те же фильмы, что смотрел граф, читал те же книги (только раз в десять меньше), он даже думал над теми же вопросами, над которыми думал Юл, и приходил точно к таким же выводам, если, конечно, этими выводами Юл успевал с ним поделиться. Граф платил своему оруженосцу за преданность: Мишка заранее получал тетрадки, чтобы передрать домашние задания. Сочинения Юлу приходилось писать дважды – за себя и за друга. Юл сам толком не знал, почему выбрал в друзья Мишку. Может быть потому, что, несмотря на внешнюю инфантильность, он начал взрослеть раньше других и уже умел ценить в людях надежность.

Юл спустился вниз. Мишка успел подбежать к подъезду и теперь ждал возле самой двери. «Мой пес», – мысленно называл его Юл. Мишка, в самом деле, походил на добродушного сенбернара. Так и хотелось почесать его за ухом.

– Ты кого-нибудь позвал? – спросил Мишка.

Юл отрицательно покачал головой.

– Значит, если это удастся, никто не увидит?

– Только ты.

Толстые Мишкины губы расплылись в глуповатой улыбке. Сказать, что он был польщен – значит, не сказать ничего.