Анри сел во львовое кресло, красиво раскинул по нему белый шёлк широкого, как тога, халата, потопил беспомощный взгляд в кальяне.

— Отвратительно. Эта блудница вернулась, даже не умывшись, развалилась, как сытая кошка, с веером на канапе и нагло так поглядывала на всех, словно говоря: «Вы ещё здесь? А спектакль уже закончен — спектакль, где вы все лишь статисты». Думаю, каждый из нас тогда чувствовал себя… знаете, кем? Её мужем… А вы проминали её перину и, наверное, думали, что словили высший кайф… Да вы садитесь. Хотите пари? Сегодня я доставлю вам в три раза больше удовольствий, чем она тогда. Или отстою ближайшую мессу в названной вами церкви.

— А с меня что, если выиграете?

— Ничего. Угроза сделает вас предвзятым.

«Что ещё за ботва!? — заёрзало в уме Эжено, — Чего им всем от меня надо!?»

— Не знаю… Странное предложение…

— Скорее вызов. Поэтому вы не откажетесь.

— Нужны более определённые условия.

— Пожалуйста: вы остаётесь у меня до рассвета и пользуетесь всеми удобствами этого дома, а потом сравниваете моё гостеприимство с баронессиным.

— Ну, хорошо.

Анри чуть в ладоши не захлопал от радости.

— С чего же нам начать?… Если вы, как все провинциальные дворяне, любите охоту и дичь, то безусловно отдадите должное моему домашнему наряду.

Граф встал, распахнул шелка. Эжену тоже пришлось подскочить от изумления и подумать: «Вот уж точно дичь!». Шею Анри пригибал большой чёрный крест на длинных чётках; в сосках висели серьги-кольца; пупок темнел между ушами лисьей морды, прикреплённой там, где целомудренные скульпторы лепят фиговый лист. Звериная маска висела на опоясывающих бёдра золотых цепочках, глаза у неё были янтарные.

«А! Уж не датый ли ты порядком? Ждал кого-то — и не дождался… Бедняга».

— Что скажете?

— Мне всегда горестно видеть мёртвых животных, но дух этой лисицы, наверное, веселится больше всех в Эдеме — при жизни она таких пташек не глотала… А вообще вам к лицу одежды истины.

«Мускулатура развитая, но не рабочая, декоративная — и бревна не разрубит, и в драке долго не продержится; кость тонка; печень шалит; бессонницы нередки…».

— Впервые слышу, чтобы это называли так — так… серьёзно, возвышенно,… чисто… Кстати… Пойдёмте.

Разумеется, одна из стен маскировала обоями тайную дверь. Через неё Анри и Эжен вышли в галерею, где фарфоровые светящиеся колонны и прозрачные стены оплетали бронзовые лозы винограда, чьи листья и сотни крупных блестящих гроздей были сделаны из стекла.

— Здесь красиво днём, — походя заметил Анри.

Эжен шёл позади него и, видя на белой спине большую шестикрылую стрекозу, вышитую золотом, считал её новым добрым знаком.

Следующая дверь впустила их в просторную неправильношестиугольную комнату, похожую на шатёр царя кочевников: всюду висели бахромистые узорные и полосатые ковры, сидеть нужно было на парчовых пуфах, стол укрывала тяжёлая пёстрая скатерть, и стоял на нём близнец кальяна из алой гостиной.

— Для чего такой сосуд? — спросил Эжен.

— Это восточное приспособление для курения.

— Оно чем-то лучше простой сигары?

— Сигары я ненавижу.

Пряный дым невидимых кадильниц опоясал эженову голову упругим широким обручем, и аналитические упражнении отложились на потом.

Анри отошёл влево к завесе, изображающей крадущегося в джунглях тигра, провёл по ней рукой — она оказалась состоящей из ниток разноцветного бисера; раздвинул, зазывно кивнул гостю и скрылся за рассыпчато шуршащими бусами. По ту сторону Эжен увидел настоящий тропический лес — со всех сторон пальмы, фикусы, цветущие орхидеи, а в центре квадратный бассейн метров трёх по каждому краю, словно полный ряски, только ряска была пурпурной и розовой. Анри, уже без халата и драгоценно-меховой портупеи сидел по-турецки на беломраморном берегу и откупоривал шампанское.

— Это не очередное излишество, а необходимость. Когда я вижу воду, мне нестерпимо хочется пить. Например, когда идёт дождь или просто лужи на дороге, да, чёрт возьми (- хлоп! — ), даже туман — умираю, если не промочу горло, — опрокинул бутылку над фужером, пролил три возможных глотка и выпил с непритворной жадностью до дна, — Вам?

— Не откажусь.

— Берите сами, — граф бросился в бассейн, разогнал руками лепестки.

Эжен обошёл два угла, поднял бутылку и, небрежно поболтав, приложился прямо к ней.

— Хорошее, — сказал, занял на место Анри, скопировал его позу, плеснул в рот ещё, по-уличному, не закидывая головы.

— Вы уважаете принцип «sanus per aquam»?

— Есть болезни, которых не залечат все воды мира.

— Думаете, у вас такие есть?… Ну же, присеодиняйтесь!.. В конце концов, я как старший по титулу могу вам и приказать.

Эжен отставил пустую бутылку, снисходительно глянул на купальщика:

— Титул! Все теперешние термины сословной иерархии — это на самом деле контекстуальные синонимы. Человек или дворянин, или нет, и больше никаких премудростей. Дворянин — кавалер, поскольку у него есть кони; барон — поскольку у него есть земли; сеньор — над своим людьми; маркиз — если его владения примыкают к чужому государству (буквально «пограничник»); герцог — если состоит в родстве с королём, а граф — это просто искажённое латинское слово, означающее друга, товарища, спутника — стандартное обращение дворян друг к другу.