Шрифт:
– Семен, а может, дотянем? А? – Лицо у Михалыча скривилось, правая скула нервно задергалась.
– Что ты, Михалыч, вытягивать надо. Пока не сгорело все.
– Да что там, две недели всего. Ты себе квартиру в Москве купишь, а я, – тут он подумал и представил всю сумму, – а я остров где-нибудь в Италии. Приезжать ко мне будешь!
– Михалыч, ты не дури, если деньги через черный вход выносят. Ну ты же понимаешь, ты же не глупый мужик-то!
– Да ты всегда был склонен раздувать! – выпалил Михалыч. – Из-за этих нервов тебя, между прочим, из авиации и списали!
– Завтра утром! Приходи завтра утром! Я все подготовлю. Я буду ждать!
– Хорошо…
– Ты обещаешь?
– Да…
– Обещаешь?! – заорал Семен.
– Да!
Но утром Михалыч так и не пришел в офис «Императрицы». Не пришел он и через день. А потом перестал отвечать на звонки – сбрасывал, когда Семен звонил. Входную дверь тоже не открывал.
Через неделю офис «Императрицы» закрылся – мебель вывезли, а дверь опечатали. Еще через неделю под этой самой дверью толпились сотни обманутых вкладчиков, а через месяц – тысячи.
На ближайшем медосмотре Михалыч выглядел бледным и уставшим. Казалось, из него выпили всю жизненную силу, высосали всю энергию, оставив лишь тленную телесную оболочку. Он больше не был полным – живот его странным образом исчез. И когда Михалыч встал на весы, то с весом все оказалось в абсолютной норме.
– Надо же! Минус десять кило с прошлого раза! Спорт? Диета? Или что? – спросил удивленный доктор.
Михалыч не ответил, а просто махнул рукой: мол – какая разница!
– Ну, вы молодец! Я уж вас списывать тогда хотел, но, думаю, подожду, может, исправится человек. Напугается, – продолжал доктор, что-то записывая в карте Михалыча. – А вы и правда за себя взялись.
– Да уж… – непонятно кому сказал Михалыч. – Взялся.
– Поработаете еще, полетаете, а то пенсии сейчас сами знаете какие. А так, может, еще и машинку обновите свою. Иномарочку подержанную возьмете. Или участок на старость купите в деревне.
Михалыч кивнул.
– Но про диету мне свою расскажите хотя бы в следующий раз. Все-таки можно ведь, если взяться-то!
Доктор снял очки, положил их в плотный футляр, аккуратно опустил его в сумку и вышел из кабинета. В комнате стало тихо. Михалыч все так же стоял на весах и о чем-то думал, наблюдая, как дергается тонкая металлическая стрелка циферблата.
Две главы
Наконец-то я закончил.
Писал я ее целую неделю, почти не отрываясь: в своем кабинете, в самолетах и такси, и даже по дороге домой – в метро. Я ставил свой маленький ноутбук на колени, вызывая удивление окружающих, и писал, не уступая место ни старикам, ни детям, ни даже беременным женщинам. Они смотрели на меня и ворчали, особенно женщины, шептались друг с другом, переглядываясь, кивали в мою сторону. Но в тот момент это место было мне нужнее, оно гарантировало эти сорок минут, что я мог писать в метро, эти сорок минут, на которые я мог уйти из той реальности, в которой оказался.
Я почти не ел, мне не хотелось отвлекаться и терять ритм изложения, который я смог поймать. Текст выходил сам собой. Я ни на секунду не задумывался, что мне писать. И не знал, что уже было написано. Казалось, я пишу ее всегда, просто в ней растворившись и став с ней единым целым.
По утрам, просыпаясь в пять часов, когда солнце еще было холодным и едва показывалось над нижним краем окна, я начинал писать. Не шел умываться и чистить зубы, не желая тратить на это время. Она мне казалась тогда важнее всего на свете, буквально всем, что у меня есть, хотя ее еще и не было. Я создавал ее по буквам, по строкам, по страницам.
То, что творилось вне ее, меня буквально уничтожало. Я не хотел туда возвращаться, не хотел быть в той реальности, к успеху в которой когда-то так стремился. Я хотел уйти оттуда и ушел в нее. Но реальность не отпускала меня до конца, она караулила меня на работе, когда я проводил совещания, она погружала меня в монотонные и бесчисленные презентации и переговоры, она говорила голосами моих близких, которые я не хотел слышать. Она приходила в образе моей жены и так и не родившегося ребенка, погибшего на днях. И я бежал от этой ужасной реальности. Бежал в нее, в свою книгу, и она обволакивала меня своим панцирем, засасывала в свою утробу, убаюкивала своим текстом.
И вот она готова. Сто страниц крупным шрифтом. Не слишком много, но и не так мало. И что же дальше?
Надо поесть. Да, я очень хочу есть. Все эти семь дней я не помню, чем питался и ел ли вообще. Вечерами я точно пил вино. По-моему, белое. Должно быть, от него я окончательно не пьянел, что позволяло писать дальше. Но оно точно давало силы. Словно горючее, оно проникало в мои вены, растекаясь по ним и согревая меня. Если бы не вино, то я бы, наверное, и не закончил ее. Хотя я не был пьяным.