Шрифт:
Жена Бригадира:
Матюша… Матюша… Душа моя… Плоть моя…
Бригадир ласково гладит супругу по голове. Вера обращается к Белозерскому, открывшему рот от удивления «чудесным возвращением в сознание». Говорит тихо, чуть иронично, но она верит в то, что говорит. Просто опасается, что эта её вера смешна:
Вера:
Любовь есть. Просто пока не уловлена. Не взвешена, не посчитана. Не выяснены её свойства. Любовь – субстанция, как кровь. И живёт только при совпадении ТОЙ сущности с ТЕМ потоком.
Белозерский:
(вопросительно-ошарашенным эхом) Как агглютинин и аглютиноген?
Вера:
(ехидно) Если угодно. Если тебе всё надо непременно облачать в аналогии и формулировки.
Белозерский:
(совсем тихо, к Вере) У нас не так?
Вера, сделав вид, что не заметила, обращается к Бригадиру:
Вера:
Матвей Макарович, как вы себя чувствуете?
Бригадир:
(будто пробуя на вкус формулировку) Я… себя… чувствую… Я СЕБЯ ЧУВСТВУЮ! (к жене, ласково) Да не реви ты, дура! Живой я. И мы с тобой умрём в один день. Точно знаю.
Жена продолжает рыдать, не выпуская руку мужа. Свободной махнув на неё: а, что с бабы взять?! – обращается к Вере. Речь его очень осмысленна, сосредоточена, он будто излагает спецификацию, а не открывшиеся ему метафизические откровения.
Бригадир:
Вера Игнатьевна, вы любопытствовали, – удовлетворю, раз уж не схалтурили: я воображаю только то, что могу сделать. Представляю это. Шкаф, скажем. В стихи-то одёжу не повесишь. Ещё я знаю, что у санитара деревянные ноги, а сестра милосердия хочет усыновить подкидыша. И я это не придумал, потому что вовсе не думал о них. Важное: доски, что мы пользовали, к лету рассохнутся, хотя по вашим счетам-фактурам – сухой лес. Причём по цене розницы. Но он – сырой, я с ним работал. Сырой лес много дешевле сухого.
Конец ознакомительного фрагмента.