– Живи пока, – сказал старухе Лазовский, продолжая ее удерживать, и с силой воткнул в нее нож, который почему-то вдруг оказался шприцом.

Старуха застонала и стала падать. Тем не менее, по всему выходило, для жизни это ей не грозило. Ей это было на пользу, потому что в шприце оказалось лекарство.

…Потом снова шел дождь. Лазовский, проводив свою жену на остановку, пошел было назад, однако тут же вернулся, поскольку забыл поцеловать. Он обнял Ирину и заглянул в молодые карие глаза. И понял, что эти глаза его любят.

Потом он видел мать. Какие-то двухъярусные кровати стояли в просторном помещении, как в солдатских казармах. У матери спрашивали ее имя и фамилию, а та ничего не могла понять.

Лазовский испуганно вздрогнул, встретившись с ней глазами – они не узнавали его. Но вдруг в них мелькнул хитрый огонек, и мать сказала:

– Не такая я дура, чтобы не узнать сына, – и пошла к реке. Она вошла по щиколотку в воду и остановилась.

– Мама?

Лазовский подскочил к ней, упал на колени и ухватил руками за ноги.

– Это ты, мама? – спрашивал он, удивляясь. Он заходился от слез. – Я не узнал тебя, мама. Прости меня! Не уходи!..

И громко заплакал, не стесняясь, и тотчас проснулся, не понимая происходящего, с онемевшей левой рукой. Потом повернулся на другой бок и снова уснул.

… В туманном воздухе солнце светило, словно прожектор. Было тепло. От влажного воздуха дышалось с трудом. Просторная будка охраны стояла на автомобильном прицепе, установленным на бетонные блоки. Из будки к земле опускалась всё та же стальная лестница. Лазовский стоял наверху, у распахнутой настежь двери.

Как странно светит солнце. И так естественно. Так бывает. Словно прожектор в тумане.

«Зло и желание с ним бороться идут рука об руку», – вспомнил Лазовский и вернулся в вагончик. Здесь он сел в кресло, посмотрел в окно. Воскресенье. Из рабочих здесь нет никого. Лишь бегает меж тополей собачья свора, да лежат в неподвижности кучи красного кирпича. Их надо охранять. А так же и всё остальное. До последнего ржавого гвоздя…

У Лазовского висит на ремне служебный «ИЖ» с шестнадцатью патронами, в ногах дремлет приблудный помощник по кличке Рыжий. Появится посторонний – помощник уже на ногах. Всё замечательно, если б не мухи, которые залетают в вагончик и мешают думать. Вот еще одна…

Лазовский тихонечко взял со стола линейку, прицелился в муху и щелкнул. И подумал едко: «Ведь знают же, что мы этого не любим, а всё равно лезут…»

Никто пока что не догадывался, что он – Лазовский. Это вселяло тихую радость. Потом прилетела оса, тычась в лицо и норовя укусить. Лазовский снова прицелился и щелкнул по ней. Та отлетела прочь, дребезжа.

Потом гурьбой прилетели мухи. Целое стадо на крыльях. Одна из них тоже лезла в лицо. Лазовский схватил со стола нож и ударом рассек ее налету. Та отлетела в угол, металлически прозвенев.

«Ведь знают же, что это нам не нравится, а всё равно лезут…» – снова подумал он и тут понял, что срубил подслушку. Выходит, за ним следят, не могут успокоиться. Поэтому нельзя расслабляться. Надо быть начеку.

…Потом вдруг стемнело. На стенах шуршали невидимые тараканы. Каждый величиной с настоящего, с электронной начинкой. И не было никаких сил давить эту гадость. Однако Лазовский давил. В том числе на себе…

Сделалось невыносимо в вагончике, Лазовский вышел на крыльцо. Темнота, никого вокруг. Лишь горят фонари и затаились по углам тени. Затем выплыла из земли громадная бордовая луна. Поднялась, и стало светло. Почти как денем. И стало, наконец, прохладно.

Дышалось легко. Лазовский стоял на площадке, упираясь локтями в стальные перила и поражаясь ночной красоте. И даже расслабился, но боковым зрением успел заметить, как в ухо к нему залетела огромная, размером с Непрокина, птица, и он инстинктивно ткнул следом пальцем, но в ухе оказалось пусто. Зато из другого уха выскочила мошка.

Это Лазовскому не понравилось. Лучше уйти и сидеть в вагончике, закрывшись на все запоры. Он вернулся внутрь, запер за собой и выключил свет. Затем уселся в скрипучее кресло. Без света виднее, что происходит на улице.

В таком положении он сидел довольно долго, шаря взглядом за окнами, пока шея не затекла. Лазовский изменил положение. Присмотрелся и понял: сквозь узкую щель в полу следят за ним, не моргая, масляные глаза.

«Господи Исусе!.. – вздрогнул Лазовский. – Сколько же этому продолжаться!..»

«Зло и желание с ним бороться… – вновь попало на ум. – Подлость где-то рядом…»

«Не желай никому добра, иначе самому не достанется!» – нашептывал кто-то рядом.

– Мама! – Лазовский снова увидел ее, подскочил и обнял. – Мама! Это ты, мама! – Он задыхался от слез. – Я тебя не узнал. Я твой сын! Прости меня, мама! Не уходи!