– Эх, Голицын, Голицын… Вот взять, к примеру, врач – академик какой-нибудь. Он в твоих кишках, в дерьме, как ты говоришь, ковыряется – жизнь твою спасает. Так ты думаешь: ему зря премии вручают, в газетах хвалят? А вот грязными, по мнению философов, Голицын, бывают дела, поступки, мысли и намерения людей. Ты согласен с этим, Голицын? Есть у тебя грязные мысли? А! Ну, отвечай! – И Смелков, прекратив работу, посмотрел на Голицына.

Тот от неожиданности встал, как по команде «смирно», и отвесил нижнюю губу. Но начал приходить в себя и забормотал:

– Ты не очень, не очень…

– Есть, Санек, есть. Я знаю. В том-то и дело, что они у всех людей есть. Недаром Христос сказал: « Кто без греха – бросьте в нее камень…» Все грешны, Голицын, не один ты. Вот разве что я – безгрешная овца перед тобой, разбойником!

– Ну ты, полегче! Сейчас старшина придет тебе премию выписывать, философ! – И Голицын, выйдя, захлопнул дверь.

Спустя 5 минут в туалет прошел Зубцов, а, выходя, окликнул:

– Дневальный!

– Рядовой Смелков, товарищ старший сержант!

– Ты в шахматы могешь, Смелков?

– Приходилось, товарищ старший сержант!

– Так, хорошо, – он отворил дверь в коридор: – Дежурный, ко мне!

Голицын, грохоча сапогами, прибежал из бытовки и зарапортовал:

– Товарищ старший сержант, дежурный, рядовой Голицын, по Вашему…

– Да погоди ты орать! – перебил Зубцов, – твои товарищи спят! Ты вот что, Голицын, подмени кем-нибудь Смелкова – он мне в сержантской нужен. Да и сам, кстати, можешь засучить рукава. Ты понял?

– Так точно, товарищ старший сержант!

– Выполняй!

– Есть! – Голицын на цыпочках побежал в спальный зал за Липягиным.

Зубцов посмотрел внимательно на Смелкова, стоящего с мокрой одежной щеткой в руках возле очередной раковины.

– Значит так, Смелков: сапоги насухо вытереть, руки вымыть и в сержантскую. Ты куришь?

– Курю.

– Я не курю, но если первую партию выиграешь, – во время второй разрешу покурить в сержантской.

У Смелкова так взыграл дух от неожиданного приобщения Голицына к благородному труду вместо него, что он, забыв о благоразумии, выиграл две партии. Благоразумие стало возвращаться, когда Зубцов, отодвинув доску, посмотрел на часы.

– Без четверти два, Смелков. Мне спать пора, а тебе наряд нести. Ты учился этому? – Он кивнул на доску.

– Немного, еще в школе, товарищ старший сержант. – Смелков принял уставную стойку при разговоре со старшим.

– Так ты, я слышал, языкастый хлопец? Смотри, не выпендривайся, тяжело служить будет. Все, иди! – Зубцов зевнул.

– Есть! – Смелков отдал честь и, негромко ступая, но имитируя строевой шаг, ушел.

Голицын сидел в бытовке и изучал себя в зеркале.

– Я спать иду, – проинформировал Смелков из дверей, не заходя.

– Я тебя еще не отпускал отдыхать, – Голицын не повернул лицо от зеркала, – иди сюда.

Смелков подошел, сел на табуретку, не пытаясь качать права. Может быть, Голицын ждет нытья типа: ты, дежурный, тебе днем спать положено. А мне в 6 часов к тумбочке вставать, днем спать не положено, да и перед нарядом не отдохнул… Так пусть ждет! Зачем ныть, он сам все это устроил.

Конец ознакомительного фрагмента.