Саркофаг Луция Корнелия Сципиона Барбата, 337–270 до н. э. Ватикан, музей Пио-Клементино

Охота на оленей, в сущности, дает нам простор для размышлений над теми же проблемами. Мы уже видели, как Эней мужественно убивает семь оленей для своих людей, когда они после шторма оказываются на африканском побережье. На следующем этапе путешествия, который начинается точно в середине поэмы, Эней со своими спутниками наконец попадает в Италию, где они должны найти новый дом, мир и покой. Вместо этого, однако, странники сталкиваются с вооруженным сопротивлением, которое возникает, когда сын Энея Юл уходит на охоту. Не сумев повторить подвиг отца, он едва справляется с одним оленем, который, как оказалось, был домашним, прирученным крестьянской семьей для единственной дочери Сильвии:

Юлу не только не удается напасть на след диких животных, ему также не удается убить этого оленя, и животное убегает, крича от боли: «И, словно слезной мольбой, весь дом своей жалобой полнит». Семья и крестьяне, живущие неподалеку, слышат крик животного и собираются прийти на помощь. С некоторой долей божественного вмешательства фурии Алекто развязывается война, разрастаясь из крестьянского конфликта до огромных масштабов, в которой участвуют даже морские волны.

Как наследник и лорд Винтерфелла, Робб в отсутствие отца также получает шанс попробовать себя в качестве правителя. Последствия его охоты были печальны. Случай представился во время прогулки Брана в новом седле, придуманном для него Тирионом Ланнистером. Прогулка не была охотой как таковой, она стала ею, когда два брата решили «поохотиться на охотников», а точнее, найти лютоволков, которые убежали вперед и уже схватили добычу. Для Брана охота имеет зловещий смысл: его отец и брат, равно как и королевский отряд, были на охоте в день его падения. Эта маленькая прогулка затевалась для того, чтобы убедиться в способности мальчика ездить верхом и дать ему возможность попрактиковаться, но вместо этого он снова один, беспомощный, на волосок от смерти. Когда Робб скачет на поиски лютоволков, Бран встречает одичалых, что пришли с юга от Стены. Они успевают напугать и ранить мальчика, прежде чем возвращается Робб: «Он был верхом; окровавленный труп лосенка переброшен через круп коня, рука в перчатке сжимает меч» (ИП). Это героическое появление можно сравнить с изображениями битв тем же Юлием Цезарем, который любил описывать себя доблестным воином в генеральском плаще, скачущим, чтобы спасти всех в решающий момент. Робб, однако, оказывается в худшем положении: в отличие от Цезаря, рядом с ним нет никого, кроме бандитов и ребенка. Старшее поколение Винтерфелла все еще считает его молодым и неопытным, нуждающимся во множестве советов. Робб не способен даже спасти своего брата в лесу. Одичалые держат Брана в качестве пленника и заставляют Робба бросить оружие; таким образом, оба Старка, по крайней мере на минуту, оказываются в руках разбойников. С одичалыми помогают справиться лишь нападение лютоволков и удачный выстрел Теона, который освобождает Брана от захватчика. Сам Робб, хоть и обладает властью, почти ничего не может сделать, чтобы защитить себя и брата.

Сцена в лесу открывает всю подноготную Робба, его положение и поведение. Несмотря на последующую успешную кампанию на юге, когда Робб захватит Джейме Ланнистера и станет королем Севера, он в конце концов предаст сам себя, неспособный противостоять женской хитрости, а затем будет предан своими же союзниками – как Фреями, так и, позднее, Грейджоями. Мы вернемся к причинам предательства в конце этой главы, но сейчас стоит обратить внимание, что сцена в лесу также символизирует отношения между Роббом и Теоном. Именно выстрел Теона поворачивает ситуацию в сторону Старков, так как с того момента как Бран становится свободен, Робб может спустить лютоволков. Вместо того чтобы поблагодарить сводного брата, Робб обращается к нему со злостью: «Джон всегда говорил мне, что ты осел, Грейджой… Пожалуй, мне следовало бы привязать тебя во дворе и позволить Брану попрактиковаться в стрельбе» (ИП).

Робб рассчитывал, что долгая отповедь будет оскорбительной, он повышает голос, чтобы его могли расслышать все присутствующие. Подчеркнутое обращение к Теону по фамилии – Грейджой – и ругательства отделяют Теона от семьи; образ сводного брата, закованного в цепи во дворе ради тренировки восьмилетнего Брана, является еще большим унижением и подчеркивает, что Робб имеет не только власть над воспитанником своего отца, но право его оскорблять. Позже становится ясно, что Теон убил стражников по ошибке, охотясь на индюка. Он удивляется, узнав об этом, но оправдывается: «Откуда я знал, что ты оставишь мальчишку одного?» (ИП). И у него есть на то причина: Робб допустил промах, оставив Брана в одиночестве, при том что его обязанностью было этого не допустить. Хороший предводитель должен был благодарить подданного за то, что тот сделал то, чего не смог сделать он сам, а не гневался и уж точно не выказывал бы публичных оскорблений. Робб как лидер, таким образом, неопытен и, как и Юл у Вергилия, не может распоряжаться властью, хоть она и принадлежит ему по праву. В то время как Нед Старк поднимал восстание и завоевывал Роберту корону, его сын, названный в честь короля Баратеона, не смог продвинуться дальше Окскросса, незначительной части основных земель Ланнистеров. И почему? Потому что, подобно Теону, сбился со своего пути.

Олень в «Энеиде» и «Одиссее» символизирует гостеприимные празднества или, по крайней мере, прибытие на новые земли. Традиционно герои эпоса всегда являются с визитом к середине застолья или к моменту подачи десерта. «Игра престолов» также начинается с пира, на котором впервые собираются вместе Старки и Ланнистеры, поедающие друг друга взглядом за спиной ничего не подозревающего короля Баратеона. Как и в античном эпосе, оленьим пиром приветствуют Ланнистеров в Винтерфелле, и мы становимся свидетелями политических интриг Вестероса и узнаем главное правило игры престолов: победи или умри.

Пиры метафоричны и не всегда выглядят тем, чем являются, и поэтому представляют собой хорошую возможность для выявления лицемерия. Выполняя формальную функцию, они требуют от гостей подобающего поведения, но не всем удается скрыть свое истинное «я». Это лежит в основе античных мифов, где пиры были излюбленным способом проверки гостей, возможностью рассмотреть, на самом ли деле они бедные странники, которыми кажутся, или все же благородного происхождения. Это сложная ситуация, потому что подобные проверки противоречили священному закону гостеприимства – xenia, – который предписывал хозяину обеспечить безопасность гостя, а также потому, что на испытаниях, как правило, применяли запретные приемы, например, подавали человеческую плоть с целью выяснить, сможет ли ее распознать бог, предположительно сидящий за столом. Существует много версий мифа, некоторые утонченные, другие не очень. На оленьей охоте на Огигии, например, Одиссей получает несколько знаков того, что зверь – это человек, заколдованный Цирцеей, но узнает он об этом позже. Но чаще подобные вещи происходят намеренно. Мифический царь Ликаон, например, размышляет, не является ли новоприбывший гость на самом деле не кем иным, как богом Зевсом. Чтобы проверить, он пытается убить гостя во сне и подносит ему в качестве угощения мясо своего заключенного. В качестве наказания Зевс превращает Ликаона в волка, столь ироничным образом подтвеждая предположение царя.

Но самый дурной проступок против богов и законов гостеприимства совершил Тантал, сын Зевса: он в качестве угощения предложил олимпийским богам плоть своего собственного сына Пелопа. Почуяв запах человеческой плоти, боги отказались ее есть – все, кроме богини Деметры: она отвлеклась, горюя по похищенной дочери Персефоне, и съела кусок того, что потом оказалось лопаткой Пелопа. Боги воскресили сына Тантала, но не смогли заменить лопатку, и Деметра создала вместо нее другую, цвета слоновой кости, с которой он прожил долгую жизнь. Тантал же был наказан в загробном мире, и эта кара дала основу английскому слову tantalizing [19] . Он навеки обречен стоять по горло в воде, под фруктовым деревом. Чувствуя голод, он тянется к ветвям, но дерево отводит их от него. Чувствуя жажду, он тянется к воде, но она утекает. Как часто бывает в греческой мифологии, наказание соответствует преступлению: тому, кто подает богам то, что они не должны есть, суждено вечно страдать от голода и жажды.