Во время последних диспутов им пришлось несколько раз созваниваться с антикварными салонами, уточняя по каталогам стоимость той или иной вещи. Все же главное в усадьбе был не ее метраж или удаленность от столицы, а наполнение.

Алексея не раз водили по ее комнатам, подобное хождение напоминало ему прогулки по музею. Вагит Тимурович был большим знатоком и ценителем раритетов прошлого. Только нынешние, не слишком благоприятные обстоятельства понудили его предпринять шаги по частичной распродаже своей отменной коллекции диковин, часть которой и находилась в продаваемой усадьбе. Какая именно, Алексей не имел понятия, а владелец усадьбы не торопился раскрывать размеры своих приобретений. Но и эта часть впечатлила его изрядно.

Скажем, в той самой диванной комнате, в которой завершался процесс передачи прав на имущество, наиболее ценными экспонатами были исфаханские ковры ручной работы начала восемнадцатого века в количестве трех единиц, развешенные против окон. Помимо них - и антикварной, но вполне добротной мебели, которая прослужит без малого еще столетие, - в комнате находились так же полотна Гейнсборо, развешенные подле обоих выходов из диванной (комната была проходной), и изображавшие помещичьи дома. Тот, что находился по левую руку от Алексея, был залит солнцем, а по правую - подвергался натиску бури.

Что же до мелких безделушек, коими были уставлены викторианские и псевдовикторианские предметы интерьера, произведены они были на фабрике Гарднера в Москве, или Кузнецова в Твери, о чем свидетельствовали надпись на каждом слонике или чашечке в горке или на шкафчиках.

И таковым же образом каждая комната немаленькой, в шестьсот с лишком квадратных метров усадьбы, имела в своем убранстве немало жемчужин прошлых веков, бриллиантами которой являлись два пасхальных яйца Фаберже, изготовленных для государя императора, а еще ломберный столик, Людовика Четырнадцатого, инкрустированный медвяным янтарем.

Если сравнивать стоимость усадьбы и коллекции, что была размещена в ней, то соотношение меж ними было примерно один к трем, и не в пользу недвижимости.

Алексей понимал, что ни для себя, ни для Симы, никогда не купил бы подобную роскошь, довольствуясь обычной новостройкой из кирпича, выполненную по его заказу, и в месте, находящемся много ближе к столице. Если бы не было двух обстоятельств, все и решивших. Во-первых, семья Серафимы. Отец и мать его жены были на короткой ноге с Вагитом Тимуровичем, - благодаря этому обстоятельству он и сошелся с Караевым, - а посему посчитали обязанными помочь знакомцу в нелегкое время. Еще, они искренне считали себя ценителями прекрасного и просто не могли пропустить предложение Караева, пускай и вызванное столь неприятным обстоятельством, как замаячившее банкротство; если б не оно, едва ли Вагит Тимурович согласился расстаться с частью своих сбережений. У отца Серафимы, Андрея Георгиевича, имелись определенные виды на некоторые экспонаты коллекции, теперь он мог утешить себя их приобретением.

А в качестве приобретающей стороны был выдвинут сам Алексей. Последнего это изрядно смущало, особенно то, что в переговорах он играет лишь роль посредника. Мог бы привыкнуть, конечно, Алексей не раз выполнял подобные функции, собственно, и начал свою работу с семьей Серафимы как посредник. Мог бы, да что-то не давало. Может быть, воспоминание о том, что некогда был сам себе голова. Сам решал, что брать, а от чего отказаться.

Как в данном случае. Когда Вагит Тимурович заговорил о том, что же он хочет из коллекции оставить при себе, Алексею пришлось срочно связываться по телефону с Андреем Георгиевичем. А после и вовсе передавать трубку Караеву, для уточнения деталей. Вагит Тимурович проявил неуступчивость кое в чем, но все же был вынужден согласиться на предложенные условия. Которые ему передавал уже сам Алексей.

Караев оставил себе большею частью картины, не те, что висели в диванной, другие: полотна Маковского, Ренуара, Сислея, Коро, Васнецова, Васильева, всего четырнадцать холстов из сорока семи, находившихся в усадьбе. Редкая картина из них, стоила дешевле ста тысяч фунтов, - Вагит Тимурович по обыкновению приобретал картины на Сотби, и потому исчислял их стоимость в английской валюте.

– Часть картин я прямо сегодня возьму с собой, - как бы между прочим заметил Вагит Тимурович.
– Того Бердслея, что висит в соседнем коридоре, Маковского и Репина из гостиной.

Алексей кивнул.

– Конечно, как вам будет удобно.

– Остальное в другой раз. Вам придется разобраться со сменой экспозиции. Развесите на свой вкус.

– С этого начну, - Алексей подумал, что делами интерьера немедленно займется Серафима, оттеснив его на второй план, и заранее уже стал прикидывать, что же именно она поменяет в этой комнате. Наверное, уберет ковры.

Вагит Тимурович добродушно расхохотался.

– Я так и думал. Интересно, чем же кончите.

– Ну, до капитального ремонта дело не дойдет.

– И на том спасибо. Дому всего пять лет, кое-где еще стройкой пахнет. Вот гараж я в том году собирался расширить, да некстати кризис.... Видели, чем кончилось, машины у ворот, смеху подобно. А что до смежной с гаражом подсобки...

– Я планировал разместить там бильярд, - вставил Алексей.

Хозяин вздохнул и нагнулся к собеседнику.

– Признаться, я по молодости лет тоже заядлым любителем погонять шары был. Сейчас отвык вот, возраст не тот или просто увлечение прошло, не знаю, но между нами говоря, в ваши годы еще кучу денег просаживал. А начал еще лет с двадцати, сразу после института. И ведь что интересно, все с мастерами старался играть, хотя и раздевали они меня догола за два удара. Еще и кий не научился в руках держать правильно, а лез. Но, сами понимаете, им-то утереть нос куда приятней, чем обычному любителю.