— Искренне вам я благодарен, господин; только нечего мне дать взамен.

Купец рассмеялся.

— Что может быть дороже хорошей беседы? В моих землях это ценят, но места, откуда я веду свой караван, блещут не людьми, но зверьём в человечьем обличьи — к великому моему сожалению. А почему же ты не попросил пера жар-птицы? Вдруг я его везу из Дальних краёв.

— Хочу я добыть его сам, без сторонней помощи.

— Постой, юноша. — Окликнул его напоследок Лариох. — Моё почтение друиду.

— Откуда вы… — Начал было Годомир.

— Ступай. — Перебил его купец, жуя бандж. — Иди, и не оборачивайся назад.

И вышел Годомир с собакою своею с другого края шатра тихо и незаметно; так, что никто в ночи не заметил прошмыгнувшую мимо тень.

На следующий день показались ворота Акгерхи, белокаменного городища скуловидов, и раздумал Годомир идти в город, ибо помнил слова Лариоха и чувствовал, что не обрёл ещё достаточной силы; глупо было идти в чужой и явно враждебный город одному.

На двенадцатый день пути от ворот Акгерхи изорвалась вся обувь у Годомира, и зашагал он босиком, и камни не жалели его ступней.

Шёл парень час, другой, третий, как вдруг накрыла поле большая тень — это летел Айдар. И увидел его Годомир, и спрятался под валуном. И ужаснулся доселе бесстрашный юноша, поняв, что с одним несчастным кинжалом в одной руке, дубинкой в другой и безо всяких доспехов вряд ли ему в одиночку одолеть того, который пакостит земле хладской. И летал дракон кругами над полем, словно чуял человечью плоть.

Но покрыла поле ещё большая тень, да такая, что показалось, что наступили сумерки. И настолько огромной была эта тень, что накрыть ей можно было целую деревню — это летела гигантская птица Самрук, одно из самых благороднейших созданий Фантазии.

Два хищных существа взмыли друг перед другом, и карликом казался дракон; однако у последнего имелась полная жестокого пламени пасть, извергающая потоки огня такой силы, точно проснулся самый большой вулкан. И таких пастей было три, а тяжёлый змееподобный хвост бил по траве так, что образовывались воронки.

— Уступи дорогу. — Сдержанно выдавила из себя Самрук.

— Это мои владения! — Ощетинился Айдар всемя тремя мордами.

По всему было видно, что оба были равны по силам. Ещё часа через три существа, парившие в воздухе друг напротив друга, разлетелись в разные стороны — Айдар улетел дальше на восток, к Свирепому плоскогорью, а Самрук ретировалась куда-то на юг.

А Годомир продолжил своё странствие и наконец вышел к самой Феевой земле. И пролетела над ухом юноши синептица, скрывшись в чаще. «Синяя птица, птица счастья», обрадовался путник и словно обрёл второе дыхание; и ободрённый приливом сил, Годомир точно на крыльях полетел в лес.

И увидел он феникса, и вот: явно старая уже птица готова помереть, но вдруг точно взорвалось что, и видел уже перед собой Годомир феникса-птенца в живительном огне, который не жёг, но дарил сил.

И повстречал наконец путник жар-птицу и её гнездо, в котором жалобно чирикал один маленький жарптёнок, прося у своей мамы добавки на обед. И красивою была жар-птица, точно павлин: с «короной» на голове и пёстрым веерообразным раскрывающимся хвостом. И настолько яркой была птица, что Годомир отвёл свой взор.

И защебетала жар-птица с тревогою в голосе:

— Что привело тебя, путник? Убей меня, птенца не тронь.

Обиделся тогда Годомир:

— Вот, пришёл я к тебе без лука и стрел. Всегда ты можешь улететь, не с ножом же и дубиной мне гоняться за тобою! Не желаю я вреда ни тебе, ни жарптёнку твоему.

— Чего же тебе, незнакомец?

— Твоё перо. Одно единственное перо. Не для себя прошу, но для одного пожилого человека, который приходится мне дедом.

Посмотрела тогда жар-птица на Годомира и с шумом пронеслась мимо, обронив перо и шепнув в ухо: «Дедом ли?».

И схватился правою рукой за затылок сбитый с толку юноша (он всегда так делал, когда задумывался), а жар-птицы уж и след простыл. Пустовало и гнездо. А упавшее на траву золотистое перо переливалось на солнце всеми цветами радуги; красой своей и блеском слепило оно глаза. И жгло поначалу ладони, точно само солнце, ибо попытался парень, согнувшись в три погибели, поднять перо с травы.

И сделав привал, не стал Годомир разжигать костёр, ибо пуще любого костра, пуще любой свечи ярко освещало и согревало перо путника и всё вокруг чёрною и прохладною ночью. И сложил потом бережно юноша перо так, чтобы не помялось и не рассыпалось оно на обратном пути. Ибо любил друида Годомир и привык сдерживать данное однажды слово.