Профессор Маскин принял приглашение Института передовых исследований и переехал из Гарварда в Принстон, он поселился в доме Альберта Эйнштейна. Ждать Нобелевской премии в таком доме было, конечно, приятнее, хотя в остальных отношениях дом этот вполне заурядный – большинство домов на улице Мерсер и окрестностях значительно богаче. Впрочем, Маскину, как и его однокурснику по Гарварду Роджеру Майерсону, ждать пришлось относительно недолго. Не то что Леониду Гурвицу, родившемуся в далеком 1917 году. Гурвиц, самый пожилой нобелевский лауреат за все годы среди всех номинаций, уже и надеяться перестал. Так, во всяком случае, он сказал корреспондентам, которые позвонили ему сразу после присуждения премии. “Ты рад, что прожил так долго?” – спросила его жена, взявшая другую трубку.

В экономике ситуации, когда один лауреат учился по статьям другого, получившего премию в том же году, – редкость. В 2006 году Роджер Майерсон, профессор из Чикагского университета, посвятил свой почетный доклад на конгрессе Эконометрического общества Гурвицу, который когда-то работал в Университете Миннесоты, где проходила конференция. К концу лекции Майерсон приберег эффектный сюрприз: удивлению слушателей не было предела, когда он вдруг объявил, что Гурвиц присутствует на лекции! По изумленным лицам можно было догадаться, о чем думали присутствующие: “Гурвиц? Неужели он еще жив?”

Впрочем, Майерсон нередко поступал нестандартно. Я делал доклад на семинаре по экономической теории в Чикагском университете 31 марта 2003 года. Прошло чуть больше недели с начала вторжения американской армии в Ирак. У Майерсона, который руководил семинаром, был значок с надписью “Остановить войну!”. За обедом он сказал, что только что был на демонстрации. Один. Полтора часа ходил с небольшим плакатом перед зданием факультета. Спешившие мимо него на работу профессора тоже были в принципе против войны – поддержка вторжения среди университетской публики в Америке была минимальной, однако ходить по улице с “непатриотическим” значком или плакатом было как-то несолидно. Но, видимо, ученому, на счету которого революционные изменения в академической науке, и должно быть не важно, считают его солидным или нет.

В заявлении Нобелевского комитета, опубликованном в октябре 2007 года, говорилось, что премия присуждается Эрику Маскину, Роджеру Майерсону и Леониду Гурвицу “за основополагающий вклад в теорию дизайна (организации) механизмов”. Что такое “дизайн механизмов”? В последние двадцать лет этот подход доминирует в экономической теории – как раз потому, что он оказался крайне успешным во многих приложениях. Однако начать рассказ лучше как раз не с прикладной задачи, а с чисто теоретической.

Всем известно выражение “соломоново решение”, и многие знают, какой именно вердикт прославил в веках древнего царя. Библейская история рассказывает, как на суд к Соломону пришли две женщины и принесли младенца. Еще вчера у обеих было по сыну, но ночью один из них умер, и теперь каждая утверждала, что оставшийся в живых – именно ее ребенок. Свидетелей нет, а значит, правды не знает никто, кроме самих женщин. Теоретическая задача выглядит так: с помощью какой процедуры можно узнать, кто на самом деле мать? По замыслу Соломона, именно то, что женщины знают, чей это сын, и должно помочь разрешить спор. Конечно, можно использовать и еще одно обстоятельство: каждая мать любит своего ребенка сильнее, чем чужая ему женщина.

Царь решил задачу так: велел принести меч и разрубить младенца пополам, чтобы каждой из претенденток досталась половина. Одна из женщин согласилась на такое решение, а другая умоляла судью отменить его: она была готова отдать сопернице ребенка, лишь бы тот остался жив. Нетрудно было догадаться, кто из них настоящая мать, и Соломон приказал отдать ребенка той, что была готова пожертвовать своим правом. Однако так ли мудро решение Соломона? Что он стал бы делать, если бы ложная мать оказалась умнее и тоже отказалась бы от своей половины младенца?

Итак, есть три исходных обстоятельства. Во-первых, судья хочет достичь определенного результата, а именно – оставить ребенка настоящей матери. Во-вторых, из ответов соперниц судья не может узнать, кто из них прав, потому что у ложной матери есть стимулы говорить неправду. В-третьих, сами женщины владеют необходимой информацией.

Соломон, пытаясь выяснить, кто из женщин мать ребенка, создал для двух претенденток игру с такими правилами, чтобы те своим поведением показали, кто из них ценит ребенка больше. И все-таки он допустил ошибку: исход этой игры, эффективность такого механизма решения задачи целиком зависит от предположения, что фальшивая мать совершит промах. Если бы она играла в придуманную Соломоном игру оптимальным образом и тоже просила отдать ребенка сопернице, никакого соломонова решения не получилось бы.

Именно этот библейский пример привел английский экономист Джон Мур для иллюстрации идей Эрика Маскина [13] . Знаменитая теорема Маскина говорит в данном случае, что игры, гарантированным исходом которой – если бы претендентки действовали наилучшим образом – было бы возвращение ребенка настоящей матери, не существует в принципе. Или, точнее, не существует, если не использовать деньги.

С деньгами все становится проще. Лучший механизм из всех возможных – аукцион. Если продавать ребенка за деньги, настоящая мать выиграет, ведь она, как мы знаем, ценит ребенка выше! Впрочем, все так просто, только если у обеих женщин в распоряжении сравнимые суммы денег. А если настоящая мать бедна, а у ложной денег куры не клюют? Ничего, механизм можно разработать и так, чтобы настоящая мать даже денег в этом аукционе не платила – и все равно ребенок достался бы ей. Достаточно того, чтобы в принципе имелась возможность того, что за участие в процедуре выяснения, кто настоящая мать ребенка, придется в случае поражения платить. Тогда у самозванки будут стимулы воздержаться от участия в аукционе. И значит, ребенок достанется той, что его родила.