Жизнь в зеркале чудес

Аннотация

Автобиографическая повесть о странностях, чудесах, непонятных и непознанных явлениях, которые берутся неизвестно откуда и вламываются в нашу жизнь без всякого спроса и одобрения с нашей стороны.

Что такое – жизнь: то, что прошло, или то, что осталось?! Нет! Это то, что запомнилось! Нет, жизнь меня не била, не ломала – Она меня на прочность испытала. Но мы друзьями с ней остались, Ведь обе быть хорошими пытались. Золотое время – детство! Как быстро оно проходит и как много в себя вмещает! Правда, понимаешь это, как правило, тогда, когда детство не просто уходит, а скрывается за горизонтом. Теперь я понимаю, что с самого детства не всегда вела себя так, как другие дети. Особенностью моего поведения было то, что я на полном серьёзе разговаривала с деревьями, цветами, камнями… Могла поговорить с ручейком, звенящей походкой пробирающимся по лесным угодьям; с одиноким деревцем, показавшемся мне грустным; с птичкой, невысоко сидящей на ветке; с пробегавшим мимо незнакомым псом… Я и сейчас не изменила этой привычке. Правда, стараюсь в таком случае обходиться без свидетелей. А в детстве мне всё это казалось нормальным, вполне естественным, и на такую мелочь как чьё-то присутствие рядом я просто не обращала внимания. Я была уверена, что и все остальные люди ведут себя так же. Как не поговорить с огромным валуном, глубоко ушедшим в песок невысокой горки?! Он так призывно смотрит на тебя! Ему так надоело молчать! Его голос тих, его никто не слышит, и от этого глубокая печаль овладевает задорным по своей сути камнем. А он любит поговорить, серый каменный великан. Он много видел на своём веку, много знает. Рядом растёт одинокая сосна – его постоянная собеседница. На её ветви садятся птицы: то одни и те же, то разные, пролетающие мимо… С ними тоже можно переброситься парой слов, но люди – лучше. Камень тёплый, напитанный солнцем. Он гостеприимен и открыт для общения. Так хорошо присесть на него, погладить излучающий негу округлый бок и окунуться в неспешную беседу, приятную обоим. Камень умеет слушать: ему интересны чужие мысли, чувства, переживания… Он умеет сочувствовать и делает это так деликатно, что говорить с ним можно о самом сокровенном. Камень поймёт. Он любит отвечать на вопросы, лишь бы появилось желание задать их и выслушать ответы. Скажите, разве можно спокойно и безучастно пройти мимо такого замечательного собеседника?! Конечно, не все камни одинаковы. Попадаются и высокомерные, и равнодушно – холодные, и просто отстранённые от всего земного – такого мелкого и незначительного. Ну что ж. Каждый имеет право на собственное мировоззрение, и если вы с собеседником не совпадаете, то лучше пройти мимо. И абсолютно неважно при этом, о чём или о ком идёт речь: человек это, дерево или камень. Однажды в раннем детстве (мне было шесть – семь лет) я нашла общий язык с огромной кавказской овчаркой, которую боялись её же собственные хозяева. Именно поэтому пес жил в сварном железном вольере, прикованный к будке огромной цепью. К нему никто никогда не входил. Миску подвигали кочергой: наполняли посудину едой или водой (по очереди) и снова задвигали низом прямо к морде пса. Кобель наводил ужас на всех жителей улицы: когда кто-то шёл мимо, он хрипел от злобы, натягивая цепь струной, готовой лопнуть. Его злобный, оглушительный лай сопровождал пешехода до тех пор, пока тот не удалялся на значительное расстояние. Тот день запечатлелся в моей памяти навсегда. Стояла страшная жара, нетипичная для нашего западного лета. Хозяев собаки не было видно, а пёс явно мучился жаждой. Я шла мимо их дома и, повернув голову в сторону вяло залаявшей собаки, увидела, как тяжело дышит привязанный на самом солнцепёке пёс. Спрятаться ему было некуда, воды в миске тоже не было. Острая жалость пронзила меня насквозь. Я развернулась и опрометью бросилась к дому. Схватив ковшик воды, я помчалась к собачьему вольеру. Миска, перевёрнутая вверх дном, валялась у самой будки. Налить воду было некуда. Я аккуратно, стараясь не разлить воду, полезла через железный забор. Он был в два моих роста, но удобно сварен – было куда поставить ноги. Лезла, как по лесенке. Слезла я тоже удачно, расплескав совсем немного воды. Собака перестала лаять и внимательно наблюдала за моими манипуляциями. Я не испытывала никакого страха – передо мной стояла задача напоить пса, и я просто шла к цели. Я взяла миску, пёс сидел и жарко дышал мне почти в самое ухо, потому что миска валялась буквально у него под носом. Я налила воды и скомандовала: «Пей!» Пёс жадно припал к воде и вылакал всю до капельки. Я сидела рядом на корточках и наблюдала за ним. Потом обняла его за шею (моих рук хватило не на много) и стала с ним ворковать. Говорила ему, какой он умный, красивый, хоть и сильно косматый. Просила не лаять так страшно, а то его люди боятся, а ведь он добрый и хороший. Пёс послушно сидел и внимал моим речам. Даже пару раз лизнул меня в щёку. Нашу идиллию разрушили люди. Я оглянулась на звуки и увидела, что у вольера собралось пол-улицы. Люди держали в руках палки, у одного мужчины в руках оказалось ружьё. Я сильнее вцепилась в собаку и пыталась заслонить её собой. А со всех сторон неслось: – Он сейчас разорвёт ребёнка! – Где хозяева?! Почему не пристрелят это чудовище?! – Зовите милицию! Я испугалась за своего нового друга, сильнее вцепилась в собачью шерсть и закричала: – Не трогайте его! Он хороший! Он даже на вас не лает! Уходите отсюда, а то он занервничает! Я сама вылезу! Кто-то сбегал за моей матерью. Люди расступились. Бледная до мела мама не могла даже говорить, она что-то шептала, не сводя с меня глаз, наполненных ужасом, но я не поняла – что именно. Вид мамы меня тоже напугал, и я тихо попросила всех: – Отойдите в сторонку. Уберите палки и ружьё. Тогда я вылезу. Мама не бойся – он хороший. Видишь, какой он добрый?! Я погладила пса. Люди попятились. Откуда-то появился бледный хозяин, но близко к вольеру не подошёл – маячил на заднем плане с видом заблудившегося привидения. Я подошла к стене вольера и перелезла назад точно так же, как недавно попала в клетку. Даже ковшик не забыла забрать с собой. – Не скучай! – сказала я собаке на прощание. – Я завтра снова приду. Пес проводил меня взглядом. Люди – тоже. Мама подхватила меня на руки и едва не бегом бросилась к дому. Люди зазевались, и тут собака вспомнила о своих обязанностях и стала злобно бросаться на стены, прогоняя чужаков от вольера. Время сохранило эту картину в моей памяти до мельчайших подробностей. Мама ещё долго причитала потом: «Как ты могла?!» и следила за каждым моим шагом. Кличка пса испарилась из памяти, а саму собаку я и сейчас вижу, как живую. Ещё картинка из детства Сон Мне снова снится тот же сон. Одно и то же. Всё точно так, как было когда-то наяву. Мы жили в крупном областном центре, но тогда он ещё не был так плотно застроен, и в нём сохранялись небольшие рощицы, пустыри, заросшие кустарником и невысокими деревьями. Один такой пустырь был совсем рядом с нашей улицей, и вся окрестная детвора собиралась на нём, чтобы поиграть в войну, казаки-разбойники или прятки. С момента окончания войны прошло уже двадцать пять лет, но для нас она была реальностью. Мы откапывали патроны, мины, разряжали их и жгли порох, бывало, что некоторые подрывались на минах, но это нас не останавливало. Играя в войну, мы делились на красных и белых, потому что быть фашистом не хотел никто (даже по жребию). На нашем пустыре был пруд длиной метров пятнадцать и вполовину уже. Однажды мы играли в казаки-разбойники и мне пришлось убегать от противника как раз в сторону пруда. Я ещё до него не добежала, когда обнаружила, что окружена со всех сторон и деваться мне некуда. Сзади уже раздались победные крики, но я, не сбавляя скорости, так и побежала через пруд. Стояла глубокая осень, но настоящих холодов ещё не было, поэтому вода слегка подёрнулась тонюсенькой корочкой льда. Вот по этой корочке я и пролетела на другой берег и только там остановилась и обернулась. Мальчишки тихой группкой стояли на другом берегу и ошарашенно смотрели мне вслед. Потом один очнулся и растерянно спросил: – Слушай, а как это? Тут же вода. Я посмотрела на пруд и испугалась. Действительно, – вода. А как же я пробежала? Я не была худышкой, и миллиметровый слой льда не мог выдержать мой вес. Он и не выдержал. Вон вода плещется, отмечая мой путь. Играть в тот день мы больше не стали, а сон этот снился мне долгие годы, пока я, наконец, не расшифровала его значение: нет в нашей жизни ничего такого, что нельзя преодолеть. И всё сразу стало на свои места. Преодолевать после этого откровения мне пришлось много ещё чего, но сон сниться перестал. Странное Рождество Осенью 1991 года я стояла на автобусной остановке, и вдруг меня что-то остро кольнуло под левую лопатку. Так остро, что даже дышать стало больно. На остановке я была одна; дул сильный ветер, и я всё время старалась повернуться к нему спиной. Что меня могло кольнуть, я так и не поняла, но домой приехала словно с шилом, которое в меня кто-то вонзил да так и забыл вытащить. С этого дня странная боль со мной не расставалась. Но это бы ещё ладно: я к ней притерпелась и только дышать старалась пореже и неглубоко. А вот то, что я как-то странно обессилевала, с каждым днем всё больше и больше, меня всерьёз стало беспокоить. Я даже в больницу обратилась, но врач-терапевт развёл руками, и я поняла, что искать выход придётся самой. Вот только где он, этот выход?! Я пыталась сидеть на диетах, заниматься зарядкой, выкраивала время на прогулки, но боль не уходила: виртуальное шило чувствовало себя вполне уютно в моей спине, и я никак не могла избавиться от незваного гостя. Со мной происходило нечто странное, но за ежедневной суетой я никак не удосуживалась подумать над этим нечто: бежала по жизни крупной рысью, потому что работа в школе, трое детей, огромное хозяйство (коровы, козы, свиноматки, куры, утки, цесарки, кролики, сад и огород) отнимали все силы. Спала я уже несколько лет подряд 5 -6 часов в сутки, так что усталость была моей постоянной подругой. Однажды я слегла. Это было в канун Нового Года, но люди не выбирают, когда им болеть. Спина совсем отказывалась гнуться без боли, голова болела постоянно, ноги не держали. Потом, уже после выздоровления, я написала рассказ, в котором очень точно было отражено моё тогдашнее состояние. Вот он: Преодоление – Господи! Как душно! Душно! Невмоготу! Мне плохо! Плохо! – Анна заметалась на кровати. Мысли теснились, метались, но слов не было. Не было сил, чтобы произнести хоть слово, только тяжёлое, сиплое дыхание билось в темноте. Чёрный, плотный, удушающий воздух… И она… Измученная долгой болезнью, задыхающаяся тридцатидвухлетняя женщина. Возраст, когда радуются жизни… Сколько себя помнит, она всегда болела. Кажется вся жизнь – одна большая простуда. Надо же! Простуда длиною в жизнь. Короткую, как заячий хвост. Она много успела в этой жизни. И даже без тысячи бронхитов, ларингитов, ангин… Список бесконечен… Это всё сопровождало её, но не было истинной жизнью, потому что она отмахивалась от своих болячек таблетками, уколами и другими процедурами. Отмахивалась – и вот… домахалась. Проклятые таблетки заполнили её всю, забили, зашлаковали весь организм. Ни руки, ни ноги, на вид молодые и крепкие, не хотят слушаться её. Колени давно болели и скрипели при ходьбе, но она привыкла стойко переносить боль, и эта привычка сыграла с ней скверную шутку. – Ну ладно, муж… Он молодой, здоровый, один не останется, но дети… Кому нужны чужие дети?! Уж точно не мачехе! – додумать Анна не успела. Удушающая темнота стремительно загустела, перекрывая доступ последним, жалким остаткам кислорода, и Анна, задыхаясь, понеслась куда-то, закручиваясь дикой спиралью. Словно чёрная бездонная труба всасывала её в себя, крутила, вертела на ходу, как щепку, брошенную в водоворот. Она почувствовала, как остатки сознания покидают её, и, собрав в кулак все силы, даже те, которых у неё не было, сползла с кровати. Тяжело ударяясь о стены, мебель, обо всё, что попадалось на пути, она добрела до веранды, распахнула дверь на улицу, мечтая о глотке бесценного свежего воздуха и – упала. Упала навзничь. Она ещё понимала, что падает. Падает на спину. Рука ещё судорожно хватала воздух, пытаясь уцепиться хоть за что – нибудь, а сознание уже уходило в небытие. Ни звука падения собственного тела не ощутила бездыханная женщина, ни удара его об пол не услышала. Стены дома, окно и потолок исчезли. Ничего не было вокруг, только чёрное бездонное пространство, которое не имело ни начала, ни конца. Анна увидела внизу своё тело. Неживое, похожее на пластмассовую куклу, оно лежало на полу и не вызывало никаких эмоций. Странно, но она видела себя и вверху. И даже больше! Именно вверху и была она! А то, что валялось на полу, неловко подогнув одну ногу и запрокинув руку за голову, никак не могло быть ею! Никак! Оно было неживое! Но это было её тело! Вверху же – какой-то сгусток плотного тумана, тёмно-серый, обведенный ярко-оранжевой каймой! Сгусток был похож на восьмёрку или на эллипс с талией, но никак не на неё! И всё-таки это была она! Сколько времени ушло на созерцание – неизвестно. Отсутствовали не только стены. Чёрное безмолвие, окружавшее её, не нуждалось во времени. Оно было вне времени и пространства. Чужой, механический, лишённый каких-либо эмоций голос медленно произнёс: – Тело молодое, красивое. Жалко. Это не её голос! Или её?! Как?! Откуда это прозвучало?! Картина резко изменилась. Исчезло всё. Остался только мрак. И в нём Анна вдруг увидела взрыв. Такой, какой много раз видела в фильмах о войне. Это взорвалась её голова. Или что-то в её голове. Сноп огня взметнулся вверх, и она открыла глаза. Дрожащей рукой потянулась она к ручке двери, но рука бессильно упала, и Анна снова провалилась в беспамятство. Снова взрыв. Открытые глаза… Дрожащая рука… Удалось даже чуть-чуть приподняться и… И неудача… После четвёртого взрыва удалось! Она дотянулась до ручки двери и встала. Её шатало, бросало на двери и стены. Она вся побилась о мебель, но дошла до кровати и упала поперёк неё. Уснула мгновенно! И это было чудо, потому что бессонница давно уже стала её неразлучной подругой! Муж Анны работал посменно, и сегодня ему выпала ночная смена, поэтому дома его не было, а дети спали всегда крепко, без задних ног, и их не мог разбудить никакой шум. Часы на столике возле кровати Анны светились фосфорными стрелками и цифрами, чтобы и ночью она не терялась во времени, обуздывая свою бессонницу. Разбудил её муж. В начале седьмого он тихонечко вошёл в дом, стараясь не потревожить Анну, которая частенько засыпала только под утро. Ночная работа изматывала, вытягивала все силы, потому что за восемь рабочих часов не было ни минуты отдыха, и к утру оставалась одна-единственная мысль: добраться до кровати, рухнуть и спать. Спать, спать, спать! Хоть немного, до тех пор пока проснутся дети. Он вошёл в спальню и увидел жену. Она лежала поперёк кровати лицом вниз. Сердце полоснуло ужасом. Нет! Только не это! Он бросился к кровати, рывком поднял жену. Она что-то промычала, не открывая глаз. Слава Богу! Жива! Дышит! Но вслед за радостью пришло удивление. – Аня, что с тобой? Анна открыла глаза, внимательно посмотрела на мужа и улыбнулась: – Всё хорошо. А ты уже отработал? Иди отдохни. – Ложись удобнее. Давай я тебя одеялом укрою, – суетился Сергей, укладывая жену. – Ты что, встать хотела? – Иди, спи. Потом поговорим. Целый день впереди, – скомандовала Анна, уже окончательно просыпаясь. Сергей, вздохнув с облегчением, чмокнул жену в щёку, рухнул на постель и мгновенно заснул. Анна с любовью посмотрела на мужа. Господи! Как ей повезло! Ни за какие деньги не купишь такую любовь и преданность, какими окружил её муж! Она – счастливая женщина! Она должна преодолеть болезнь и слабость! Обязана! И не только ради себя и детей! Ради мужа! И это – главное! Самое главное! Что ей сказал тот молодой врач, который заменял их пожилого заболевшего терапевта?! Вас спасёт только движение, медицина бессильна?! Слишком много лекарств. Они работают уже не на вас, а против вас. Почему она не услышала его сразу?! Больно, трудно, почти невозможно двигаться?! Скажите, какие мы нежные?! Как нам себя жалко?! Себя! Любимую! А то, что других замучила своими болячками?! Это как?! Это ничего?! Пусть переживают?! И что значит – невозможно?! Пока человек жив, ничего невозможного нет! Анна стиснула зубы и села. Голова слегка закружилась. Сжала руку в кулак (получилось плохо) и подумала, как сильно ослабела за последнее время. Хватит думать, – приказала она себе. – Пора действовать. Она встала, держась за стену, дошла до кухни и там с облегчением рухнула на табуретку. Сердце колотилось, в висках стучало так, словно бригада молодых и сильных молотобойцев устроила соревнование в её голове. Опять не хватает воздуха, – испугалась Анна и вдруг поняла, что ей надо делать. Это было как озарение, как всплеск нестерпимого желания. Она встала и чуть ли не ползком добралась до крыльца, которое выходило не на улицу, а во внутренний двор, закрытый глухим забором со всех сторон. На крыльце стоял сорокалитровый бидон с водой, который вечером почему-то забыли занести в дом. Вода сверху в нём замёрзла, покрылась тонкой коркой льда. Анна стянула ночнушку, села прямо в снег, пробила тяжёлым железным ковшом лёд и зачерпнула воды. Не раздумывая ни секунды, она стала лить на себя ледяную воду. После первого ковша ей показалось, что сердце остановилось, дыхание прервалось, но она тут же выплеснула на себя очередную порцию воды, а потом и ещё одну. Стало жарко. Анна вылила на себя полбидона и только тогда остановилась. Натянув сорочку на мокрое, разгорячённое тело, она вошла в дом, хорошенько растёрлась банным махровым полотенцем, накинула халат и села на кухне. Сердце работало как часы. Никаких тебе перебоев. Воздуху хватало. Анна улыбнулась. Взгляд ее остановился на стенном календаре. А ведь сегодня Рождество! Ну да, вчера ведь было шестое января! Муж ещё сокрушался, что в Рождественскую ночь приходится идти на работу и оставлять её одну. Ну и ночь под Рождество выпала на её долю! Она не была верующей, но тут подняла глаза к потолку и с чувством мысленно несколько раз повторила: спасибо тебе, Господи! Дети проснулись, когда завтрак был готов. Их чуткие носики уловили запах плова, готовить который Анна всегда была мастерицей и который давно уже не готовила из-за болезни. – Пап, чем это так вкусно пахнет, – позёвывая и ещё досыпая, выползла в кухню десятилетняя дочь. – Совсем как у мамы. – Ой, мамочка! – завопила она, бросаясь Анне на шею. – Ты выздоровела?! Здорово! Мы знали, что ты скоро поправишься! – Тише, не кричи, – шёпотом произнесла Анна, обнимая дочь. – Ты забыла, что папа с ночной. Пусть спит. – Ага, – прошептала дочь, – Пусть поспит, а я пойду Колюню предупрежу, а то он тоже завопит и папочку разбудит. Младший сын, пухленький шестилетний крепыш, колобком выкатился в кухню. Он повис у Анны на шее, с такой силой её обнимая, что едва не задушил. Хорошо, что стул был рядом. Анна села. Сын, несмотря на юный возраст, весил чуть меньше, чем она сама. Такая тяжесть была ей пока не по плечу. – Будете завтракать? – почти шёпотом спросила Анна. Дети дружно закивали головами. – Умывайтесь, одевайтесь, но только тихо, – ещё раз предупредила она детей. Те шмыгнули из кухни, как мыши. Не успела Анна перевести дух, а дети тут как тут. Она встала и взяла тарелки. – Я сам! – воскликнул сын и выхватил посуду у неё из рук. Сестра сердито зашикала на него и сказала матери: – Сиди, мам, мы сами стол накроем. Не маленькие уже. – Хорошие у меня дети, – думала Анна, наблюдая за их вознёй. – Не отдам я их никакой мачехе. Я выздоровею. – Я буду здоровой, – как заклинание повторяла она снова и снова. Дети вымыли посуду и побежали на улицу. Было холодно. Столбик термометра показывал минус двадцать три, но это не могло удержать непосед дома. Снег шёл безостановочно целых три дня, сугробы намело выше человеческого роста, но метель прекратилась, и утро выдалось солнечным и ясным. Анна глянула в окно. Дети самозабвенно лепили во дворе снеговика. Она тихонько вошла в комнату и с любовью посмотрела на спящего мужа. Он спал как убитый, но видно почувствовал её взгляд, потому что ресницы его слегка дрогнули. Анна поспешно вышла. Пусть поспит. Выздоравливала я долго; всю весну жевала зелень с огорода, резко ограничивая другую пищу, и к осени полностью изменилась: я похудела, посвежела, накачала мышцы и превратилась в здоровую, спортивную молодую женщину с веселым блеском в глазах.

Конец ознакомительного фрагмента.