Грегор без промедления представил нас друг другу. Людендорф сразу же произвел на меня яркое впечатление. У него были крупные черты лица и волевой подбородок. Его твердый взгляд из-под густых бровей заставлял вас идти на попятную. Было видно, что, несмотря на гражданскую одежду, во всем его облике был виден генерал. Его железная воля ощущалась с первой же секунды общения. Его товарищ, одетый в синий костюм, сидел в кресле и, казалось, стремился занимать как можно меньше места, как будто стараясь укрыться за широкой спиной генерала. Что я мог тогда сказать о Гитлере? Это был абсолютно незнакомый мне человек с правильными чертами лица и жесткими усиками. Ему шел тридцать второй год. В то время мешки под глазами, которые позднее стали столь заметны, еще только намечались. На его лице еще не лежала печать одухотворенности, и оно еще не приобрело знакомого всему миру выражения особой значительности. Гитлер казался обыкновенным молодым человеком. Его бледность свидетельствовала лишь о недостатке свежего воздуха и физических упражнений.

Мы перешли к завтраку. Людендорф вперил в меня свои инквизиторские глаза.

– Ваш брат рассказывал мне о вас, – сказал он. – Сколько лет вы служили?

– Четыре с половиной года, господин генерал, – ответил я. – Я был самым молодым баварским добровольцем. Три года я был рядовым, а полтора года – младшим лейтенантом и лейтенантом. Я служил в армии со 2 августа 1914 года по 30 июня 1919-го и был дважды ранен.

– Браво! – воскликнул Людендорф и, подняв зеленую рюмку на массивной ножке, предложил нам выпить. Мы, естественно, откликнулись на его призыв, но, к моему удивлению, в стакане Гитлера оказалась простая вода.

– Господин Гитлер – трезвенник, – объяснил, улыбнувшись, Грегор. – К тому же он еще и вегетарианец, – добавил брат, с опаской поглядывая на свою жену.

– Я надеюсь, господин Гитлер не захочет меня обидеть, отказавшись отведать мою стряпню, – спокойно, но в то же время с вызовом сказала моя невестка.

В ее взгляде, да и во всем поведении сквозила сильная инстинктивная неприязнь к гостю.

Эльза никогда не одобряла близкой дружбы мужа с Адольфом Гитлером. Но все последующие годы она относилась к этому терпимо, никогда не выражая словами своего отвращения. Тем не менее ее враждебность к Гитлеру оставалась неизменной.

В тот день Гитлер все-таки ел мясо. Я боюсь, что это был последний раз, когда он изменял вегетарианству.

Людендорф продолжал расспрашивать меня о военной карьере:

– Как произошло, что вы были представлены к ордену Макса-Иосифа?

Награда, о которой говорил генерал, была чрезвычайно редкой, но я так и не успел получить ее до конца войны. Я был представлен к ордену за мужество и доблесть в боях. Мои воинские подвиги были записаны в Золотой книге Первого баварского полка легкой артиллерии, и я гордился, что служил в этом прославленном подразделении. Раздуваясь от гордости и юношеского энтузиазма, я рассказывал свою историю генералу, в то время как Гитлер, смущенный тем, что он был всего лишь ефрейтором и не может похвастаться своими военными достижениями, замкнулся и неприязненно молчал.

В тех случаях, когда Людендорф говорил с ним, он отвечал: «Да, ваше превосходительство» и «Так точно, ваше превосходительство». Он демонстрировал одновременно подобострастность и недовольство.

Грегор, который также был офицером, но уже находился с Гитлером в очень близких отношениях, вскоре почувствовал себя не в своей тарелке. Спокойная атмосфера за столом оказалась под угрозой, и планы, которые он строил, могли рухнуть. Этой весной Грегор, являясь лидером баварских националистов – ветеранов войны, добился вхождения своей организации в Национал-социалистическую партию. Он основал первое подразделение партии в провинции, в результате чего стал первым гитлеровским гауляйтером. Такой поворот беседы был ему неприятен и как хозяину дома, и как политику. Его прирожденный организаторский талант и та власть, которую в провинции аптекарь делит с врачом и священником, привели к тому, что он преуспел в обращении в нацистскую веру недоверчивых и грубых баварцев. Неужели он должен потерпеть поражение, пытаясь убедить собственного брата?

Мы перешли в темную гостиную, мрачность которой подчеркивал тяжелый дубовый гарнитур.

Генерал, развалившись в кожаном кресле, размышлял с сигарой в зубах. Гитлер был неспокоен, он расхаживал взад и вперед со склоненной головой, несомненно думая о мести.

Внезапно он повернулся ко мне и перешел в открытую атаку:

– Господин Штрассер, я не понимаю, как могло случиться, что такой человек, как вы, бывший офицер, вполне лояльный, стал лидером красных во время мартовского выступления Каппа.

Должно быть, он слышал эту историю от моего брата. Наконец-то он был в своей родной стихии.

– Мои «красные», господин Гитлер, – ответил я, – действовали в поддержку законного правительства страны. Они были не мятежниками, как вы, по-видимому, считаете, а патриотами, которые старались помешать реакционным генералам и их последователям.

Гитлер постепенно приходил в состояние лихорадочного возбуждения.

– Нет, – ответил он, – нужно понимать события не буквально, нужно стараться понять дух происходящего. Путч Каппа был необходим, хотя он был и неэффективен. Версальское правительство должно быть свергнуто.

Никогда я не слышал, чтобы Гитлер произносил «Веймарская республика». Он говорил о «Версальском правительстве» и всегда вкладывал в эти слова глубочайшее презрение.

Конец ознакомительного фрагмента.