Я проводил ее до дома. Мы постояли у подъезда, говорили о пустяках, что-то вспоминали, чему-то улыбались. Анна совсем не изменилась за прошедшее время, она была все той же девушкой, встреченной мною на случайной вечеринке. Может быть, чуть серьезнее показались мне ее глаза, видящие неведомые мне пространства. Потом она предложила мне зайти, я не отказался. Я следовал за ней в знакомый подъезд, поднимался на лестничный пролет и ждал, как во сне, пока Анна подберет оброненные ключи... и только "минутка" не работала в этот раз. Небо заволокло, на площадке стемнело. Скоро должен был пойти дождь.

Все повторилось, как в тот раз: и объятия и поцелуи. Только что-то, необъяснимое, неосознаваемое, какая-то преграда встала меж нами. Прошлый раз, в самом деле, остался единственным - эта встреча закончилась ничем. Мы лежали в объятиях друг друга, пытаясь вернуть покинувшие нас переживания. Потом Анна беззвучно заплакала и, одеваясь, отошла к окну. Я последовал за ней, обнял и привлек к себе. Она осталась глуха к моим стремлениям, безучастно смотрела в никуда, будто ожидая чего-то. Я стал собираться, но она отговорила меня.

Мне кажется, Анна хотела повторить тот единственный вечер - так, как о том мечтал я. Но время вышло, она поняла это и не решилась.

Потом мы сидели у окна за чаем, разговаривали. Анна больше молчала. Я спохватился, только в тот момент вспомнив о ее семье. Нет, отвечала Анна, уже давно она живет без мужа, два года, одна с сыном. Его зовут Олег, добавила она и неожиданно замолчала, а мне вспомнился невольно тот сон.

Анна проводила меня до остановки - надо было зайти за Олежеком в садик. Что-то кольнуло меня, я стоял на остановке, говоря ни о чем, не отпуская Анну, и никак не решался попросить ее взять с собой. Все никак не решался, подошел автобус - слова остались невысказанными. Я сам не знал, хорошо ли это.

Не один раз, после этой встречи, я порывался позвонить ей, зайти к ней. Но мне легко было не выполнить своих намерений: учеба, сборы, затем работа.... Потом, познакомившись с тобой, я так естественно позабыл о прежних планах. И вспомнил совсем недавно, в середине сентября, когда впервые увидел Анну в окне дома напротив.

Ксения молчала. Она сидела в кресле, не шевелясь, пальцы крепко сжимали подлокотники.

– Тогда я впервые увидел ее сына. Своего сына, - я вслушался. Нет, нас по-прежнему обволакивала густая ватная тишина.

– Не могу тебе сказать, что я почувствовал в первый момент.... Необъяснимая смена ощущений, среди которых и не выделить главного. Что-то теплое и, вместе с тем, колющее такой крохотной булавкой; помню, мне показалось, что легким не хватает воздуха, смотря в окно, я задержал дыхание и лишь затем стал дышать глубоко и ритмично, по-прежнему не отрывая взгляда. Не знаю, сколько прошло времени, уже и ноги затекли, и глаза заслезились, - только тогда я осмелился сказать себе, что вижу своего сына. И продолжил смотреть в окно, но как-то спокойнее, расслабленнее, что ли, точно уверившись в себе, более в себе, нежели в увиденном.

Это сложно объяснить, мои слова, наверное, показались тебе бессмыслицей, но очень трудно сформулировать то, что для меня самого остается тайной.

Ты никогда не хотела иметь детей, - кресло скрипнуло. Новая порция тишины была ответом.
– Следуя твоим мыслям и чувствам, я и сам не понимал, разделяю ли я твои взгляды или просто безотчетно подстраиваю себя под них, согласно кивая на все доводы. Вот только мой сын, лишь раз появившись в окне, смешал и запутал их, столь часто повторяемые и тобой, и мной.

То был ранний вечер золотого сентября, ты еще не вернулась домой. Помню, на Анне был легкий плащ, под ним бирюзовая водолазка - она любила все светлое и обтягивающее. Я начал смотреть в окно, когда Анна только пришла и села, сняв плащ на свободный стул. Посетителей не было совсем, что немного странно для учреждения, где персоналу всегда хватает работы, а просители толпятся в очередях. Девушка, вскоре подошедшая к Анне, видно, просила ее подождать, а сама ушла в глубь коридора. Мой сын сел через стул от матери, ближе к окну, словно зная о моем присутствии, и принялся играть с яркой машинкой, взад-вперед катая ее по кожимитовому сиденью. Девушка пришла снова, четверти часа не минуло за время отсутствия. Снова просив подождать, она зашла внутрь. Малыш по-прежнему играл в ненадоедавшую игру, а я старательно разглядывал его, склонившего головенку рядом с окном. Он не был высок, видно, рост Олежеку достался от Анны, зато пшенично белокур и курчав - это уже в меня. Я нетерпеливо ждал, когда он поднимет голову и посмотрит в окно, чтобы, всмотревшись в лицо сына, определить для себя, какие черты передались ему с моим генетическим набором; уловить и накрепко запомнить признаки сходства, записать в память, дабы потом иметь возможность многократно возвращать их перед внутренним взором.

Наконец, Олежек выглянул на улицу. Знаешь, так иногда бывает; чувство сродни дежавю: мельком взглянув на человека, невольно вздрагиваешь, а потом долго не можешь отделаться от ощущения, что видел его где-то, когда-то, но когда и где - не помнишь. Мне же не составило труда разобраться в этом ощущении, я словно смотрел на собственную фотографию семнадцатилетней давности. Мой сын и одет был похоже: коричневые брючки с золотыми "молниями" на задних карманах, темные кроссовки, болотного цвета ветровка, светлая рубашка. Примерно так мама одевала и меня, во что-то мне, несомненно, идущее, когда отправлялась, захватив для верности и меня, в какое-нибудь казенное учреждение. Малыш - быть может, еще благодаря мучительному сходству - так же виделся мне заботливо приготовленным к этому торжественному моменту. Новые и, конечно, не совсем привычные вещи, одетые Анной, заставляли моего сына сидеть спокойно и играть тихо; в точности так сидел я, покорно ожидая очереди на прием к начальнику, "самому главному дяде", которые даст маме бумажку, и мы сразу после этого пойдем домой.