– Но пообщаться ведь с ними можно?

– Можно. Но я не общался. Некогда. Да я и не мамка, чтоб спрашивать, чему там мой пупсинька научился.

Федор в Центре только двоих знал: администратора по имени Ксюша и еще назвал Антонину Валерьевну. «Это самая главная. Она официально Боева, но все Забоевой называют. Потому что любой проект пробьет и, говорят, прибить, если что, может».

Начальницу я пока решила не беспокоить. Но поговорить с Ксюшей надо попробовать. Тем более Федя сказал, что болтать девушка обожает. Да и Центр реабилитации располагался удобно – всего в двух станциях метро от нашего агентства, на задворках Кузьминского кладбища.

Я ждала чего-то похожего на районную поликлинику, но местечко оказалось светлым, чистым, радостным. Перед зданием раскинулся отличный садик с фруктовыми деревьями, хвойниками, фонариками и чистыми дорожками. В фойе пахло ванилью и кофе. Из аквариума таращились горбоносые рыбы-попугаи, холодно-зеленые стены пестрели буйством красок. Судя по полной абстракции, то были картины Кандинского – или, скорее всего, пациентов.

Рыжеволосая Ксюша встретила приветливо:

– Вы к нам впервые? Чем могу помочь?

И с интересом уставилась на мои ногти, крашенные по технологии «кошачий глаз».

Легенду я придумывать не стала, сказала правду.

Хозяйка ресепшена округлила глаза:

– Обалдеть! Наш Ярик – сам – частного детектива нанял?!

– Ну, не совсем сам. Они с братом приходили. Но идея его.

– Да, Ярослав жжет, – округлила глаза Ксюша. – Сюда ходить бросил, как только Ольга ушла. Теперь еще и сыщика прислал!

Я понизила голос:

– Он подросток. Возможно, это первая любовь?

Девушка с сомнением протянула:

– У них? Любовь?!

– А почему нет?

– Потому что они другие. Аутята – то есть, пардон, больные с расстройствами аутистического спектра – они отношения вообще не умеют строить. Я уже шесть лет здесь работаю – и ни одной романтической истории. Между взрослыми пациентами – да, бывает иногда. Но чисто секс. А любовь – это ведь поговорить. Подарки. Цветы. Аутисты ничего этого не могут.

– Ладно, не любовь. Просто взрыв чувств. Гормональный бунт. Он на нее набросился, девушка, допустим, испугалась… – начала фантазировать я.

– На Ольгу-то? – наморщила нос Ксюша. – Набросился?! Да Ярик ее боялся, как огня!

– Боялся?

– Она дистанцию держала прекрасно. И рявкнуть умела. Даже Антонина Валерьевна ей замечания делала, что нельзя так орать.

– Прямо орала?

– А как не орать, когда с аутистами балет ставишь?

– Они что, правда ставили настоящий балет?!

Ксюша улыбнулась:

– Метод «Игровое время» [5] везде есть. А наш Центр – экспериментальная площадка. Здесь все можно. Если есть шанс, что больным поможет. Ольгина идея, конечно, совсем завиральной казалась, но все равно решили попробовать. Антонина Валерьевна сказала, что будет интересно связать в одно две несовместимые категории. Больные с ограниченной подвижностью – и балет. Специально под проект станки купили. Зеркала. Пианиста взяли на четверть ставки.

– И что они ставили?

– Вторую часть «Артефакт-сюиты» Фредерика Форсайта, – заученно отбарабанила Ксюша.

– Никогда не слышала, – призналась я.

– Ну… это такой очень современный балет. На музыку Эвы Кроссман-Хехт. – Понизила голос, хихикнула. – Скрип и скрежет, короче.

– И как у них получалось?

– Как на этих картинах. Авангард, – улыбнулась девушка. – Ничего непонятно. Дергаются, будто их током бьют. Хотя видно: люди очень старались.

– А Ярик – он… э… в кордебалете был?

– Нет. Звезда. Один из четырех солистов. Там две пары в главных партиях.

– Мне Федор ничего об этом не говорил, – пробормотала я.

– Думаю, он не воспринимал занятие брата всерьез. А сам Ярик стеснялся очень, – улыбнулась Ксюша. – Меня просил и всех в детали не вдаваться. Боялся – брат засмеет. Балет, мол, не мужское дело. Сам-то Федор – мастер паркура. Вот это да, это для кобелей. А балет – для девочек. Ярик очень обрадовался, когда узнал, что брат на премьеру не придет.

Я задумчиво произнесла:

– Если тут не любовь, зачем все-таки Ярику Оля? Сейчас?

– Я думаю, один из симптомов аутизма, – со знанием дела изрекла Ксюша.

– В каком смысле?

– Чрезмерная привязанность. У одних больных – к черепахе. У других – к училке. Забрали игрушку – мир рухнул, пациент в панику впал.

– Ольга ушла, насколько я знаю, внезапно? И никаких контактов не оставила? Почему?

Ксюша вздохнула:

– Про это не скажу. Мы ведь с ней так, привет-пока. Я девочка-секретарь. Типа мебели. Вам надо с кем-то из педагогов поговорить. С Лейлой, например. Они, по-моему, дружили.