Часы у выезда на улицу показывали половину второго. Она бросила рассеянный взгляд на светящееся электронное табло. Цифры - словно послушные девичьей воле - тотчас сменились. Минус четырнадцать градусов. Ее машина проехала мимо. Притормозила лишь в конце улицы, выруливая на магистраль, ведущую в центр.

Проспект в этот час был пуст - ни машин, ни людей - только полная луна да колкие крупитчатые звезды, рассыпавшиеся по небосклону. И мелкие хрусталики льда, вспыхивающие и гаснущие в свете фар; рождаемые морозом ночи в ясном безоблачном небе. Далеко разведенные фонари конусами света разрезали темноту, выкладывая широкие круги на асфальт, оранжевые и голубые, чередующиеся одни с другими. Прошедшей ночью выпал последний снег, тогда он был мягкий, густой и липкий. Хлопья валили с сумрачного неба весь день, и лишь под утро ветер разогнал истончившиеся облака, обнажив потухающие звезды. Весь день суетливо работала снегоуборочная техника: мороз быстро набирал силу; но к сегодняшнему припозднившемуся часу пик, к десяти вечера, все было убрано.

И теперь по пустынным улицам, очищенным от заносов, аккуратно выметенным и выскобленным, ехала она одна. Праздник загнал людей в дома, мороз плотнее закрыл за ними двери. Все окна в домах ярко светились - еще слишком рано для завершения торжеств, подведены только предварительные его итоги. Кое-где еще раздавались запоздалые хлопки петард, и в небе, слепя звезды, разрывались фейерверки. Одинокие гуляки доканчивали свои запасы и торопились по домам.

Красный сигнал светофора вынудил ее остановиться. В пустоте перекрестка она стояла, ожидая, пока стихнет ветер дувший на зеленый свет по перпендикулярной улице. И как только ветер стих, светофор переключился, пропуская ее вперед. Дальше. в иллюминированную разноцветными огнями темноту.

Асфальт под колесами был измазан широкими полосами выпавшего вчера снега. Кое-где чернота полотна пробивалась из-под белил, где-то сажа замазывала цинк. Почти без перехода: мазок белого, мазок черного. И мышьяк дорожной разметки.

Картина импрессиониста. Ей тотчас вспомнился "Дождь в Париже" Камилля Писарро. Может быть, оттуда, с чистых небес, бесконечные мазки и пятна дороги и в самом деле сливались во что-то большее, чем чередование асфальта со снегом?

Может быть. Она остановила машину. Или это машина остановилась сама? Никогда нельзя быть уверенной в том, свои ли пожелания она выполняла или чужие.

Парковка была почти полной, но ее машина все равно встала поодаль от остальных. Девушка вышла. Писк машины, вставшей на сигнализацию, как жалобный голос оставленного у порога пса, не надеющегося на снисхождение и потому готовящего себя к неизбежной тоске и к радости новой встречи.

Казино, ночной клуб, стриптиз: в угловатом двухэтажном здании поодаль от жилых домов всего понемногу. И море огней над входом - ослепительно ярких, искрящихся, переливающихся. Зазывающих. Она поддалась этому зову.

Охранник у входа, замерзший, по-медвежьи переминающийся с ноги на ногу; она сочла необходимым поздравить его. Глаза, одни глаза только потеплели, улыбка с трудом раздвинула заледеневшие губы. Он открыл дверь, пальцы, потянувшие ручку, были в дешевых нитяных перчатках. Почему-то она задержала на них взгляд.

Теплая волна колыхнулась в ее сторону, и она вошла.

Здесь она не бывала ни разу, Сергей проигрывал ее деньги за ломберными столиками в одиночестве. С наличными в последнее время у него было туго. А он все же завсегдатай.

Первый этаж занимали игровые столы: ночь в самом разгаре и свободных мест не было. Шумные толпы плещутся у зеленых столов, шуршат банкнотами и стучат фишками. Сдержанные и нервически взволнованные разговоры, придыхания и чертыхания. Она повернулась и направилась на второй этаж.

Бархат сразу же потускнел - кажется, верхний зал не пользовался в заведении таким же почетом, как нижний. Все утонченные наслаждения остались позади, то, что предлагали двадцатью одной ступенькой выше, относилось, по общепринятой шкале ценностей к удовольствиям второго разряда. Или для удовольствий этих золото и шелка излишни, и главное, что сокрыто за стенами, не должно сразу бросаться в глаза? Иначе глаза пресытятся увиденным - а что может быть хуже, чем пресыщение для поднимающихся на второй этаж?

Шум голосов сразу же стих, перейдя на шелестящий заговорщицкий шепот. Посетители, которых и здесь было немало, занимались своим, привычным, не обращая ни малейшего внимания на незнакомку, явно впервые забредшую сюда, взглянуть на убежище мужчин, в данный момент сознающих себя одинокими. Собственно, а почему только мужчин, только убежище?

Мимо нее прошествовала эффектно одетая дама с багровыми пятнами на мраморе лица; глаза ее не останавливались ни на чем и ни на ком, повторяя про себя мысленно, воспроизводя, поддерживая прежние, потухшие наяву картины. Девушка едва не столкнулась с ней у самой лестницы.

Дама остановилась и оглянулась, и снова ее взгляд прошел мимо присутствующих. Видение не давало ей ни покоя, ни удовлетворения. И дама, словно от себя, сбежала вниз с невозможной поспешностью.

Девушка прошлась вдоль коридорчика по затертым коврам. Прислушиваясь, присматриваясь. Посетители второго этажа были предоставлены сами себе - и это была их свобода, та, которую невозможно оценить завсегдатаем этажа первого. Поистине, подумалось ей, меж ними пропасть, разделяющая небо и землю. И кажется, небо в этом заведении находилось на первом этаже, а для того, чтобы попасть на грешную землю, необходимо преодолеть двадцать одну ступень вверх.