– Мадам, не торопите меня, все должно быть красиво, и ошибки, шо делает оперуполномоченный, нужно сделать так же криво, как выводит его рука с похмелья.

– Ты гений, Додик.

– Моя профессиональная честь не позволила бы сделать мандат тяп-ляп. Мадам, вы так и будете стоять у меня над душой, шо памятник Ришелье?

– Я буду стоять у тебя над головой, пока ты не закончишь.

Додик задумался, но не мог подыскать причины и слова, чтобы очистить воздух над своей головой.

– Ладно, стойте. И можете позвать Соломона, Кацика, Рохлю с ее детьми и заодно… – Додик!

– Ша, все, молчу.

Буквы располагались одна за другой – такие красивые и такие похожие на то, как пишет оперуполномоченный, и ошибки просто чудо, как хороши. Печать и роспись, размашистая и с особым крючком. Не мандат, а картинка.

– Ах, Додик, какие у тебя золотые руки, – сказала мадам. Но тут же вспомнила, что перехваливать нельзя и перевела разговор на другую тему: – А шо, нет твоих детей и жены?

– Как нет, есть, просто они ушли в синагогу.

– А ты, когда-нибудь ходил в синагогу?

– Нет.

– Не веришь в Ягве?

– Верю, но Ягве не выполняет моих заказов – и мне приходится самому обеспечивать семью.

– Купи Регине и детям чего-нибудь.

– Заходите, мадам Феня, всегда рад помочь и подзаработать.

– Забудь о Паве, как его и не было.

– Недаром говорят, что мадам Феня может поднять покойника и заставить его идти за собственным гробом, чтобы лошади было легче.

Так мой муж, твой дед, стал биндюжником. Работал с восхода и до заката, а часто и сутками напролет. Рыба – основной товар на привозе, хлеб дороже золота был. Все рыбу любят: и бандиты, и большевики, и французы с белогвардейцами – такой кавардак с властью, ужас – следят друг за дружкой, стреляют, режут, грабят. Дед твой передумал за границу бежать: кому мы там нужны, помрем без денег. Мы же все бросили в Петрограде, когда бежали. Остались в Одессе, и выдали нам документы, что пролетарии мы: рабочий порта и уборщица. Тогда, надо сказать, в Одессе новая власть очень любила демонстрации устраивать.

Праздничные колонны шли по улицам города. Людей было много. Флаги, транспаранты, портреты вождей висели над головами и казалось, что их лихорадит. Люди разговаривали, поворачивались, смеялись, дрожа всем телом, приседали, чтобы выпить и все, что они несли в своих руках, так же подпрыгивало и колыхалось из стороны в сторону. Раздавались призывы и здравицы коммунизму, Розе Люксембург и другим, непонятно почему, таким дорогим для новой власти, людям.

На Дерибасовской стояла сцена и по ней важно прохаживался, разминая затекшие ноги от долгой неподвижности, отец города в кожаной куртке. Вдруг над площадью пронеслось: «Паве, его лошади и чекистам наш биндюжнический привет!». Мадам Феня опешила, а Веня снова сложил ладони рупором, но второй раз крикнуть ему не дали.

– Веня, из тебя, может быть, и получился бы хороший оратор, но для этого нужно прочесть хотя бы уголовный кодекс.

Веня улыбнулся, как человек, понимающий преувеличения в свой адрес, он решительно заявил, что не хочет быть оратором, потому как они плохо кончают; к тому же надо знать, что написали наши вожди, а что они и не собирались писать, а мы все равно это читаем. Оратор должен быть подкован лучше, чем лошадь Павы, а у меня усидчивости для этого не хватит и мозгов.

– Это ты правильно сказал, кроме усидчивости нужны еще и крепкие мозги, и золотая голова.

– Мадам Феня, не обязательно каждому иметь золотые мозги, их в повозку не запряжешь и сортиры не почистишь.

– Веня, прекрати просто выкрикивать всякие глупости и не умничай.

Колонны шли уже около часа, и люди восторгались, какая Одесса большая и как много в ней людей живет.

– Вы заметили, шо мы на одном месте топчемся?

– Мы второй раз прошли мимо беседки Дерибаса.

– Мы шо, ходим по кругу?

– Да.

– До революции Одесса была на третьем месте после Петербурга и Москвы, а теперь на пятом, – сказал Веня.

– Хто ж сумел обскакать мамашу Одессу? – спросила мадам Феня.

– Харьков и Киев.

– А до революции Киев был выше Харькова, но ниже Москвы, так? – спросил насмешливый голос.

– У тебя, Веня, в голове бардак, надо, шоб Пава там немного пошуровал.

На кого другого, так Веня сразу бы обиделся, а на мадам Феню нельзя, она всему двору мамаша.

– Мадам Феня, вы получили право голосовать?

– Как все, а шо?

Кацик сложил ладошки рупором и закричал:

– Лишенцам, получившим право голосовать, ура!

– Кацик, вы долго будете шпенять мое происхождение? Белые у меня не спрашивали о нем, а красные спрашивали, но не для того, чтобы разрешить голосовать.

– Теперь все по-другому: войны нет, и мы можем не бояться.

– Правильно, – согласилась мадам Феня. – Теперь мы можем не бояться, но скажи мне, кто гладит по голове, когда надо дать по жопе?

Кацик подтвердил, что нет смысла гладить по голове, когда надо дать по жопе, но все-таки не мог понять мадам и вместе с тем возразить, потому как… И Кацик промычал: