Помнится, был у них в газете материал о том, когда появились погоны на советской военной форме и что значили предшествующие им петлицы и нашивки. С тех пор и запомнилось.

Может, это артист? Может, в Завитой появился театральный кружок?!

У Маши сначала перехватило горло, но она прокашлялась и только приготовилась крикнуть: «Извините, погодите, можно вас спросить?» – как за спиной раздалось сердитое бормотание:

– Не вздумай заговорить тут с кем-нибудь. Домой никогда не воротишься, если рот не замкнешь! Гляди как!

Маша резко повернулась. Перед ней стояла черная коза, за которой влачилась тень, но это была не тень животного, а тень женщины в длинной юбке, бесформенной блузе и низко надвинутом платке.

Та самая серая тень, которую Маша видела на старой фотографии и которую приняла за брак пленки!

Внезапно тень поднялась с земли, соединила указательный и большой пальцы левой руки, сделав такое движение, словно надела это колечко на выпяченные губы, и в то же мгновение сжала пальцы в кулак.

В глазах у Маши помутилось, но женский голос продолжал звучать:

– Берегись съесть чего или выпить воды не из заброшенного колодца! И Глафиры берегись, сестрицы моей. Она вроде меня, только глаза желтые!

Маша тряхнула головой, в глазах прояснилось, и она увидела черную козу, за которой не влачилось никакой тени, а только серое бесформенное пятно.

Но где же та тень, которая показывала Маше, как замыкать рот на замок?!

Ого, сколько таких вопросов уже можно назадавать! И не получить на них ответа…

Между тем человек в гимнастерке снова появился на крыльце, сердито посмотрел на треснувшее стекло, сбежал по ступенькам и пошел со двора через калитку, рядом с которой замерли Маша и Гав. Он прошагал между ними, чуть ли не сквозь них, как если бы они оба были бесплотны, и Маша прижала одну руку ко рту, чтобы удержаться от восклицания, а другой стиснула морду Гава, чтобы удержать его от рычания.

Впрочем, похоже, пес все понимал правильно, а потому молчал мертво, хотя и дрожал частой дорожью, изредка поглядывая на Машу с тем же укоряющим выражением: «А ведь я тебе лаял! Я ведь тебя предупреждал!»

Маша только кивнула. Сейчас ей больше всего на свете хотелось броситься отсюда наутек. Но как же Иван Горностай?!

Она уже не размышляла о том, почему это имя столь неодолимо властно над ней. Она сейчас вообще ни о чем не размышляла, ничего не пыталась понять. Так человек, в разгар солнечного дня попавший под дождь, не тратит времени на осмысление того, откуда подул ветер и с какого края земли принесло тучу: он просто пытается не промокнуть – или хотя бы промокнуть как можно меньше. Он просто-напросто приспосабливается к обстановке.

Вот так же пыталась поступить и Маша.

Кстати, поведение Гава тоже вдруг изменилось. Если раньше он пытался остеречь Машу, то теперь явно побуждал ее к каким-то действиям. И как побуждал! Вцепился в ее брючину зубами и потянул куда-то с такой решимостью, что Маша вынуждена была подчиниться, чтобы не остаться в рваных джинсах или вовсе без оных.

При этом она изо всех сил пыталась понять, что здесь происходит. Пока ясно одно – смешалась связь времен, как говорил Гамлет. Или он как-то не так говорил?.. Да не суть важно! Судя по виду этого дядьки, расколотившего стекло на террасе, судя по воспоминаниям деда о том, когда было разбито стекло, местное время – незадолго до Великой Отечественной войны.

Но при чем здесь Иван Горностай с его доисторической пистолью?

При чем здесь ведьма-коза?!

А кстати о козах. Черная и черноглазая коза то и дело мелькала поблизости…

Гав тем временем решительно свернул в проулочек (Маша вспомнила, что именно этой тропкой между двумя высокими заборами, затянутыми вьюнками и хмелем, словно зеленой благоухающей паутиной, она когда-то добегала до Жукиного дома, а потом они вместе мчались к Галочке, которая жила за школой… память детства воскресала, будто сбрызнутая живой водой!), но тотчас рухнул поперек дороги, невообразимо быстрым и выразительным взглядом дав понять Маше, что она должна поступить так же.

Девушка послушно присела, скорчилась, потом осторожно приподняла голову, выглянула – и увидела, что по улице, по этой пыльной деревенской улице, не принадлежавшей никакому времени или, в крайнем случае, принадлежащей безнадежно минувшему прошлому, едет джип.

В стародавние времена

Стал Антип жить колдуном. Народ его, конечно, боялся, особенно когда люди заметили, что подпоясывается он кушаком Черномазого, но все же не обрел Антип того могущества, о котором мечтал!