– Хочешь или нет? – поторопила Анна сестру с ответом.

– А? Что?

Елизавета вздрогнула и завертела головой, не вполне понимая, где и почему она находится.

– Опять спишь на ходу, – упрекнула ее Анна. – Чудная ты у нас. Мечтательница.

Тон у нее был, как у взрослой. Задетая этим, Елизавета сдвинула черненые брови.

– Ну? Что у тебя за тайна? Зачем на башню зовешь? Разве не знаешь, что туда никого, кроме звонарей и дозорных, не пускают?

– Я потайной ход знаю, – шепнула Анна. – Пойдем-ка.

– Для чего этот ход сделали? И кто? Может, лазутчики какие?

– Не выдумывай, Лизавета. Я думаю, зодчие о ходе этом забыли совсем. А я нашла, я глазастая.

– Хвастай больше, Анютка!

– Я не хвастаю, я правду говорю, – отрезала Анна.

Показывая дорогу, она завела сестру за пристройку привратников, продралась первой сквозь бурьян и кусты шиповника и остановилась перед черным квадратным лазом в кирпичной кладке.

– Сюда разве что собака протиснется, – с сомнением проговорила Елизавета.

– Я уже лазила, – успокоила ее Анна. – Дальше шире будет.

– А ежели там лихие люди скрываются?

Елизавета попятилась.

– Не бойся. Я первая пойду. Глянь-ка, что у меня есть!

Пошарив в траве, Анна с гордостью показала короткий византийский меч с рукоятью в виде дракона.

– А это откуда?

– Привратник браги упился, присел в лопухах, да и забылся. Я подкралась и клинок утянула.

– Ему влетит, чай.

– И пусть, – топнула ногой Анна. – Его охранять Киев поставили, а не в кустах дрыхнуть. Теперь же сто раз подумает, прежде чем пьянствовать.

– А если бы он проснулся? – ужаснулась Елизавета. – Пьяный ведь был, не соображал, что делает. Прибить мог.

– Не-а. Меня попробуй догони!

– Вот что, Анна. Или поклянись, что больше не выйдешь из детинца одна, или я все батюшке расскажу!

По завершении фразы Елизавета погрозила пальцем, в точности переняв жест строгих матерей, отчитывающих неразумных чад.

Анне это не понравилось.

– Попробуй только! – с угрозой произнесла. – Я тогда с тобой до конца жизни не замирюсь! Вот увидишь! Словечком не обмолвлюсь до конца дней моих.

В сбившемся платке, с покрасневшими щеками и мечом в руке она смотрелась одновременно смешно и трогательно. Не удержавшись от улыбки, Елизавета обняла младшую сестренку за острые плечики и примирительно произнесла:

– Успокойся, Анюта. Это я просто так сказала, чтобы тебя вразумить. Не пойду жаловаться к батюшке. Но ты все равно пообещай, что больше одна из детинца не будешь убегать.

– А мы вместе! – Анна обхватила Елизавету за талию, прижавшись к ней всем своим худеньким телом. – Всегда вдвоем станем гулять, как раньше, правда?

Ответом была улыбка, полная нескрываемой печали:

– Недолго нам вместе гулять, сестричка. По первому снегу повезут меня на север, и стану я там женою конунга.

– Конунг? Кто таков?

– Так сканды своих князей прозывают, – объяснила Елизавета.

– Что же ты не радуешься, что замуж выходишь? Обычно девицы прямо светятся все, когда до свадьбы дело доходит…

– Светятся? А знаешь, как моего будущего мужа зовут? Гарольд Суровый, вот. Я же его не видела никогда, только на портрете махоньком… – Елизавета развела пальцы, показывая. – Нос крючком и глаза злые. А как невзлюбит? Обратно уже не вырвешься…

– Нос крючком – значит, норов у него орлиный, – принялась утешать сестру Анна. – А глаза, их ведь художник нарисовал, мало ли почему так вышло.

– Почему же его Суровым кличут?

– Так то враги прозвали. Он им спуску, видать, не дает, вот для них он и суровый. А для тебя, Лизонька, сахарным будет.

– Твои бы слова да Богу в уши…

Бездумно произнеся привычную фразу, Елизавета поколебалась немного и наложила на себя крестное знамение. Она уже начала привыкать, что так надо, а сомнения старалась гнать прочь, как назойливых мух.

Анна осмотрелась по сторонам, убедилась, что никто за ними не наблюдает, задрала подол и подвязала, чтобы было легче пролезть в дыру. Елизавете пришлось последовать ее примеру, хотя было стыдно и неловко. Едва очутившись в сыром полумраке, она хотела опустить юбку, но сестра ее остановила:

– Не спеши. Сперва придется на карачках пробираться.

– Вот еще! – фыркнула Елизавета. – Знала бы, ни в жизнь с тобой бы не пошла.

– А я потому и не сказывала раньше, – Анна звонко расхохоталась и сама прикрикнула на себя: – Цыц! А то услышат.