Я даже забыл на минутку, где я и решил срочно позвонить Эльке. Она ни черта, конечно, не поймет, но зато честно порадуется со мной на пару. И хотя она будет далеко, на том конце провода, я буду знать, как смешно она морщит от удовольствия свою кнопку-нос. Во всяком случае, я сумею втолковать ей, что изобрел способ, как сделать ее талию еще тоньше.

Но я не дома. Тут никому ничего лучше не рассказывать. И все же…

Я встал, достал ручку и общую тетрадь, вышел в коридор, уселся там прямо на пол и принялся рисовать. А схемка-то выходит вовсе не такая простая, как мне показалось сначала. Но выполнимая. Даже в нынешних ублюдочных условиях. Мысли мои ощутимо подгонял так и не сосчитанный пельмень, следовавший за двести шестнадцатым.

Меня немного трясло от возбуждения. И зрение стало каким-то особенным: далекие предметы кажутся ближе, а тетрадка, на которой я выводил свои каракули, казалось, была очень далеко. И рука моя с авторучкой, соответственно, стала невообразимо длинной. Я с трудом ворочал этой рукой-бревном, зато голова работала с предельной ясностью. Единственное, чего я боялся, что не успею перенести на бумагу все, что пока так четко стоит перед внутренним взором.

Но не успел. Посмотрел напоследок схему, кое-что поправил и, убедившись, что завтра сумею все разобрать, пошел к постели. Но не дошел. Вернулся и принялся составлять список Зонову. В нем оказалось, ни много ни мало, триста двадцать два наименования. Три первых: паяльник, олово, канифоль; остальное – блоки и отдельные детали.

Закончив список, вернулся в комнату, лег и мгновенно, не раздевшись, уснул. Снилось, как всегда.

Когда четверо солдатиков под предводительством Зонова в самом начале обеда втащили в коридор ящик с приборами, инструментами и деталями, я в гордом одиночестве возлежал на койке и продолжал на собственной шкуре постигать мудрость старых революционеров; оказывается, вовсе не так уж трудно не двигаться, экономя энергию, нужно просто дойти до определенной кондиции. Вот двигаться тогда – сложнее.

Зонов подошел к кровати и спросил с таким видом, будто ответ его ничуть не интересует:

– Долго еще будете дурака валять?

– А вы?

– Чего вы добиваетесь?

– Освобождения. Вы знаете.

– Срок вашей командировки еще не истек.

– Это не командировка, это тюрьма.

– Если вы такой специалист по тюрьмам, вы должны знать и что такое принудительное питание.

– Ну тут-то вы загнули, – попытался я усмехнуться понаглее, но ухмылочка, по-моему, вышла какая-то скорбная, – не может у вас быть таких полномочий.

Зонов наклонился, и я заметил, что лысина его покрыта большими блеклыми веснушками. Прямо мне в ухо негромко, но отчетливо он сказал:

– Есть у меня такие полномочия. И другие – тоже. Если понадобится, я вас и убить могу.

Он резко выпрямился и пошел к двери.

Я ему поверил.

… В лаборатории №2, где мы определились, было душно от плотной смеси табачного дыма и испарений канифоли. Жора чертыхался и ныл: «Хоть бы не темнил, сказал, чего делаем, а то ж ведь ни за грош здоровье гроблю…» Но я только подгонял его, как ленивого подмастерье, да повторял изредка: «Скорее соберем, скорее отсюда выберемся».

К четырем утра в общих чертах установка была готова. К этому моменту мы с Жорой остались одни. Ребята, возившиеся с синтезом шаровой молнии, ушли спать. Ушел и мрачный физиолог, ежечасно берущий у себя кровь из вены для каких-то мрачных анализов.

– Давай, посидим напоследок и начнем, – я сел на пол и, прислонившись спиной к стене, закрыл глаза. Под веками жгло, на щеки выкатилось по слезинке. Как я себя чувствовал? Так, как если бы я изобрел реактивный двигатель, наспех сляпал примитивную ракету, а затем без всяких испытаний, без Белок и Стрелок решил немедленно запустить себя на Луну.

Жора присел рядом на корточки и доверительно спросил:

– На дорожку сидим, да? Сразу домой или только через забор? – он явно решил, что мы соорудили, как минимум, средство нуль-транспортировки. Ох и разочаруется же он, бедолага.

Собрав остатки воли, я ремешками пристегнул клеммы к запястьям и к икрам, положил в рот пятак, припаянный в качестве электрода к концу изолированного провода, мысленно перекрестился и крутанул рукоятку реле времени.

Эти две с половиной минуты я и по сию пору вспоминаю, как одно из самых отвратительных событий моей жизни. Был бы я медиком, мне, возможно, было бы легче, ведь им со студенческой скамьи внушают, что нет на свете ничего благороднее, чем экспериментировать на собственном организме. Во имя и во славу. Но я-то – технарь. И чувство гордости не переполнило меня, когда я ощутил, что по всему моему телу растут зубы, и каждый из них изрядно ноет.

Гортань пересохла, в висках стучало, в ушах, пробиваясь через ватные пробки, гудел шмелиный рой… Я уже набрал в легкие воздуха, чтобы от души заорать, как все вдруг прекратилось, и я впал в эйфорию. Я был счастлив. И СЫТ.

Жора глядел на меня во все глаза. Глуповато хихикая, я привстал, потом снова сел. Потом опять встал и прошелся по лаборатории, боясь взлететь.

– Кажется, вышло, – сообщил я. – Все, Жора, конец войнам и революциям, я теперь, как Иисус, всех накормлю. Отныне человек сможет пополнять энергетический запас тела непосредственно из электрической сети.