Отечественные историки считают, что делегаты Народного веча сознательно пошли на соглашение с сербским правительством, прекрасно понимая, что новое государство не будет союзом равноправных народов. Такая позиция была продиктована интересами формирующихся хорватской и словенской элит, которые приобрели значительно больше, чем могли бы потерять при попытке иного решения хорватского и словенского вопросов, если бы хорваты и словенцы сохранили свою приверженность Австро-Венгрии.

Во-первых, объединившись с Сербией, Хорватия и Словения автоматически перешли в лагерь победителей в Первой мировой войне. Статус же территорий побежденной Австро-Венгрии сулил неизвестные и не совсем радужные перспективы. Во-вторых, в рамках Югославии Хорватия и Словения смогли защитить свои этнические границы, а Хорватия консолидировалась с Далмацией. В случае же независимости Хорватии Далмация была бы аннексирована Италией. В-третьих, этническая близость и языковая общность югославянских народов позволила развивать национальное самосознание.

Хрупкость и искусственность новообразования проявилась почти сразу. Кроме некой общности исторических судеб в период раннего Средневековья славянские народы не имели ни равного уровня экономического развития, ни единых политических и правовых систем, а религиозная конфронтация и разные цивилизационные задачи делали невозможным выработку общих целей развития и, соответственно, формирования устойчивого государства. Один из авторов проекта создания югославского государства Иво Войнович еще в 1914 г. предупреждал: различия объединяющихся народов столь велики, «что слияние этих элементов на основе административных принципов, действующих в Сербии по образцу франко-итальянской системы, предполагало бы в скором времени возникновение одной из самых серьезных трудностей и раннее разложение молодого государства, даже гражданскую войну…». Критики политического порядка Королевства СХС, а с 1929 г. Королевства Югославии, считают, что возможность создания успешного общего государства была и заключалась в самоуправлении, широкой автономии, в провозглашении универсальной идеи и общей цели.

Однако прав оказался Э. Хобсбаум, который справедливо отметил, что с «основанием Югославского королевства сразу же обнаружилось, что его жители вовсе не обладают общим «югославским» самосознанием, которое пионеры иллирийской идеи постулировали еще в начале XIX в., и что на них гораздо сильнее действуют иные лозунги, апеллирующие не к «югославам», а к хорватам, сербам или словенцам, и достаточно влиятельные для того, чтобы довести дело до бойни. В частности, массовое хорватское самосознание развилось лишь после возникновения Югославии, и направлено оно было как раз против нового королевства, точнее, против (реального или мнимого) господства в нем сербов. Народы не отождествляли себя с «нацией» именно так, как это им предписывали вожди и вообще те, кто выступал от их имени»».

Процесс формирования национального самосознания среди славянских народов был канализирован и ускорен централизаторскими действиями Белграда. Бан Хорватии был ограничен в своих правах, а компетенции областных правительств Хорватии, Словении, Далмации, БиГ серьезно урезаны. Войдя в состав Королевства, потеряла свою самостоятельность Черногория. Реорганизация государства прошла на основе принципа централизма. Политическая борьба, развернутая рядом хорватских политических партий за самостоятельность Хорватии, постановка вопроса о праве хорватов на самоопределение, требования демократизации политического порядка Королевства СХС, где царили полицейский произвол и правительственный террор, представляются закономерными. Хотя в 1920-е годы идеи унитаризма пользовались поддержкой не только в Сербии, но в Хорватии и Словении, Загреб стал центром борьбы за федерализм, как способ государственного устройства и организации политического порядка.

Тем не менее, в результате государственного переворота в 1929 г. и провозглашения получившей в историографии название монархо-фашистской диктатуры короля Александра, в стране был установлен жесткий авторитарный режим и проведена административная реформа, ставшая унитарным ответом на идеи федерализма. С октября 1929 г. в целях снижения этно-религилзной напряженности в Королевстве были ликвидированы исторически сложившиеся границы между Сербией, Хорватией и Словенией. В результате вместо 33 областей страна делилась на девять бановин (округов), получивших свои названия по названиям рек. Столицей Дравской бановины была Любляна, Савской – Загреб, Врбаской – Баня-Лука, Приморской – Сплит, Дринской – Сараево, Зетской – Гетине, Дунайской – Нови Сад, Моравской – Ниш, Вардарской – Скопье. Белградский округ был оформлен отдельно. Бано-вины в свою очередь делились на срезы. Местные скупщины занимались узким кругом вопросов, а все политические и экономические решения принимались в Белграде. Такая вертикаль власти, по мнению сербской политической элиты, должна была препятствовать росту национализма и стать «апофеозом интегрального югославянства – единства сербов, хорватов и словенцев» (Б. Петранович). Однако при отсутствии горизонтальных связей между сегментами выбранный способ решения национальных проблем лишь способствовал росту оппозиционных настроений и антисербских движений.

В том же 1929 г. была создана радикальная националистическая организация усташей под руководством Анте Павелича и Дидо Кватерника. Хорватских и словенских националистов поддерживал лично Бенито Муссолини. Центры усташей находились в Венгрии и Италии. Югославский унитаризм стал не решением, а катализатором многих внутриполитических кризисов, точкой бифуркации которых постепенно стали сербохорватские противоречия.

Непрекращающаяся борьба хорватов с центральным правительством принесла свои плоды – 6 августа 1939 г. была образована автономная Хорватская бановина, ставшая ядром созданного в 1941 г. фашистского государства – Независимое государство Хорватия (НГХ). Во время Второй мировой войны национальная вражда близких славянских народов приобрела невероятные масштабы и достигла пика человеческой жестокости, который был определен Нюрнбергским трибуналом как геноцид. Сказать «нацистская политика на Балканах, нацеленная на стравливание народов, оставила мрачное наследие в их национальной психологии» – значит, ничего не сказать. Факты того периода, причины невиданной по силе ненависти друг к другу близких народов (сербов, хорватов и боснийских мусульман) требуют не оценочного, а серьезного научного исследования.

Важно помнить, что именно события Второй мировой войны разделили народы Югославии на два непримиримых лагеря: борцов с фашизмом и национал-социализмом за свободу и независимость и борцов против сербского гегемонизма и коммунизма, что нашло отражение в территориальном оформлении, в создании фашистских и коллаборационистских режимов и мощного антифашистского движения во главе с коммунистической партией. Важнейшей особенностью истории народов того периода оказалось то, что раскол, определенный не только идеологическим, но и этно-религиозными параметрами, проявился с новой силой уже в социалистической Югославии.

Вторая – социалистическая – Югославия была продуктом Ялтинских соглашений. Как верно заметил Т. Джадт, «Вторая мировая война была первой войной, в которой военный результат определял социальную систему, а, например, не религиозную принадлежность, как это было после Аугсбургского мира 1555 г. с его принципом «cujus region, ejus religio» – «чья область, того и вера», и не форму власти, как в случае с наполеоновскими войнами, революционным способом устанавливавшими новый политический строй».