Сейчас было труднее, чем обычно, и она заметила, что считает глотки. Обычно было от тридцати до пятидесяти глотков. Она сделала двадцать второй глоток и почувствовала, что не выдержит ни одного свыше сорока.

Двадцать пять, двадцать шесть, двад… Что это? Она сбилась со счета и прислушалась. Раздались шаги или померещилось? Жижа забила ей рот, и Софи попыталась проглотить все сразу, от чего ее затошнило. Если она не ослышалась, то впервые уловила присутствие другого человека.

Когда зонд наконец стих, а искусственная жижа лежала и разбухала у нее в животе, она убедилась, что кто-то действительно ходит за металлической стеной. Шаги звучали в отдалении, но если ее не подводит слух, они становились все слышнее.

А вдруг к ней идут на помощь? Только, судя по звукам, это не большой наряд полиции с оружием наперевес и сиренами на заднем плане. Похоже, к ней направляется кто-то один. Значит, пришло время? Неизбежный конец, о котором она изо всех сил старалась не думать, но которого ждала уже несколько суток. Шаги становились все слышнее, и сейчас она поняла, что вопреки тому, что думала раньше, совсем не готова. Ее моментально охватила паника, и если бы она могла, она бы закричала во все горло.

Софи не ожидала от себя такой реакции. Она беззвучно расплакалась, а тем временем отдающиеся эхом шаги становились все слышнее. Она представила себе, как скальпель проникает ей под кожу. Скоро включат электродвигатель и поднимут двери-жалюзи, и правда, которую она так долго скрывала, засмеется ей прямо в лицо.

Но электродвигатель не заработал и шаги не остановились, а пошли дальше. Значит, это не к ней. Она попыталась свистнуть и издать какой-то звук, какой угодно, но ничего не получилось. Оставалось только лежать и слушать, как шаги удаляются и становятся все слабее.

Значит, ее время еще не пришло.

Учитывая, что случилось, и в первую очередь с кем случилось, Дуня Хоугор совсем не должна была удивиться такому количеству прессы, которая захватила район, словно к ним приехал цирк. «Берлингске», «Политикен», «Экстра Бладет» – все крупные газеты были на месте, и репортеры DR и TV2 вели прямые трансляции. Но она именно удивилась. По правде говоря, Дуня вообще ни на что не рассчитывала и ничего перед собой не видела. Она была полностью занята тем, как ей пережить первую половину дня.

На час позже, чем Ян Хеск и остальная команда, она вылезла из машины, подавила кислый позыв к рвоте и, пробираясь сквозь толпу журналистов, пообещала самой себе, что это в последний раз. Самый последний раз. Нет ничего хуже похмелья. Хотя сейчас у Дуни было даже не похмелье, а мучительная агония.

С головной болью у Дуни не было проблем. Она справилась с ней с помощью таблеток. Нет, ей не хотелось жить из-за дурноты. Вывернутый наизнанку желудок, в котором ничего не держалось и который упрямо терроризировал все тело. Два раза ей пришлось съехать на обочину, остановиться и распрощаться с большей частью завтрака, который она заставила себя съесть, чтобы не показать Карстену, как она на самом деле себя чувствует.

– Так вот ты где. Где тебя носило? – спросил ее Ян Хеск, как только она вошла в дом.

– В дороге возникли некоторые осложнения, – сказала она и заметила, что у Хеска, всегда такого стройного, под рубашкой появился животик.

– Вот как? Что это за…

– Уверяю тебя: ты не станешь слушать. Гораздо интереснее, как у вас идут дела, – ответила она, натягивая пару бахил.

– Да все как обычно. Сама знаешь, масса вопросов, но мы все выясним. Если только нам дадут спокойно работать. – Хеск повел ее по дому. – Сейчас самая большая проблема – держать прессу на расстоянии. Сама видела. Они, черт возьми, хуже, чем комары на шведской даче.

Дуня осмотрелась и сразу же поняла, что ее зарплаты, даже если она станет начальником всего отдела убийств, никогда даже близко не хватит на подобный дом.

– Ведь этот парень участвовал в «Танцах со звездами»… Когда это было? Три-четыре года тому назад. А ведь он, черт возьми, вообще не умел танцевать.

– Но вы к чему-то пришли?

– Лучше ты сама на все посмотришь. – Хеск остановился перед дверью в спальню и пропустил Дуню вперед.

Она остановилась, сделав всего один шаг, и уставилась на двуспальную кровать посреди комнаты. Последний раз она видела Карен Нойман, когда сидела у стоматолога и листала бульварный журнал. Это были фото с премьеры какого-то фильма, название которого она не могла вспомнить, и ее поразило, что Карен и Аксель выглядели как влюбленные, хотя женаты свыше двадцати лет.

Теперь Карен лежала в своей кровати, голая и вся в крови, которая натекла как из нижней части тела, так и из многочисленных ран. Подойдя ближе, Дуня увидела настолько сильные и глубокие удары, что их, очевидно, нанесли не обычным ножом, а каким-то более крупным и тяжелым предметом, который прошел через все слои кожи, а в некоторых местах даже через хрящи и кости.

– Нет, не отводи глаза. Продолжай смотреть, – Оскар Педерсен из отдела судмедэкспертизы вышел из расположенной рядом ванной комнаты в своем белом халате. – Человек ко всему привыкает, и неважно, идет ли речь о раздражающем звуке или об отвратительном запахе. В конечном итоге мы вообще перестаем это замечать. Точно такая же история с видом разорванных человеческих тел. Уверяю тебя. И согласись, что зрелище завораживает.

«Педерсен заигрался, как ребенок в Леголенде. А ведь на кровати лежит голая изувеченная женщина», – подумала Дуня.

– Какое, по-твоему, использовано оружие?

– Во всяком случае, это не нож, – Педерсен подошел к ней поближе. – Ставлю свою зарплату, что это топор. И отнюдь не игрушечный, – он показал размер руками. – Речь идет о настоящем орудии, способном расщепить бревно одним ударом. Ты сама видишь: грудная клетка полностью раздроблена, не говоря уже о внутренних органах. – Он ввел инструмент в одну из ран на животе и раскрыл ее, чтобы можно было заглянуть поглубже.