А вот потом появилась и Люба. Потом — это в 2005-м году. Эту дату доктор хорошо помнил. И первую встречу с Любой помнит отлично — хотя какой-то прозаик в какой-то книге уверял, что первую встречу никто не помнит. Доктор помнил. Но не потому, что влюбился в Любу на этой же встрече. А потому, что в тот день взыграла в нём тяга к справедливости. И упрямство тоже взыграло.

Таволга отправился искать вирусолога в медицинскую академию. И нашёл. В вестибюле.

Там стояли двое. Один из них — толстый мужчина лет пятидесяти — говорил спокойно, а вторая — женщина лет тридцати семи плюс-минус, — возражала горячо, громко, и лицо её прямо переливалось от гнева. Доктор видел, что сумка её лежит на полу, и женщина стоит на ней одним каблуком, и руки её сжаты в кулаки. Вот-вот расквасит нос этому толстому! С неё можно было писать портрет ярости. Портрет революции. Худа, высока, глаза горят, кулаки малы, лицо обыкновенно, но от ненависти красиво. А её противник — полная её противоположность: толстяк среднего роста, с лицом, имеющим одновременно и добродушное, и непримиримое выражение. Такие лица бывают у заматерелых госчиновников и ректоров.

«Науке и ученью вы предпочитаете взятки и поборы?» — говорила женщина.

«Помилуйте, к чему такая страсть? И нелогичность. Если обвиняете — так обвиняйте объективно. Вы ведь не первый день работаете. Я не предпочитаю что-то одно. Взятки. Ученье. Наука. Вот три кита высшего образования. Я принимаю их все, а не одного из них. Без двух китов черепаха академии не устоит».

«Гладко стелете, да жёстко спать. Забыли, Пётр Иванович, что учите не лодырей-менеджеров, не будущих чиновников, не экономистов или юристов, а врачей. Вы понимаете, в чём разница между этой профессией и любой другой?»

«Весь вопрос в том, что весь вопрос вы высасываете из пальца, Любовь Михайловна. Вы максималистка. Вам уж к сорока, а вы всё как пылкая девушка, которой, простите, недостаёт любовника».

«Так вы понимаете, в чём разница?»

«Ну неужели нет? Никто не заставляет вас идти на компромисс там, где компромисса быть не может. Но нельзя же быть буквоедкой. Короче говоря, я не продлю вам контракт на следующий учебный год. Если только Валиев и Обережный… не поправят свою успеваемость».

«Вот пусть и поправят».

«В этом году они уже не подтянутся. Но в будущем обещают нагнать».

«Сколько они вам заплатили?»

«Что за вопрос, Любовь Михайловна? Эти вопросы обсуждаются у меня в кабинете, а не в вестибюле. Вы бы ещё в рупор это объявили. Хотя ни для кого это не новость. Не новость и то, что вы упрямо — не подберу другого слова — участвовать в прибылях сообщества отказываетесь».

«В прибылях! Вам бы финансистом быть, Пётр Иванович. Маркетологом! А вы в медики пошли».

«Медиком быть выгодно, Любовь Михайловна. На медицину всегда, как это говорят экономисты, неэластичный спрос. Сколько цену ни повышай и в какой сезон услуги ни предлагай, спрос всё найдётся. Некоторые компании берут себе девизы вроде «Мы заботимся о вас и о вашем здоровье», но мы-то знаем, о чём идёт речь. И заботимся о нас и о наших доходах. Се ля ви».

«Контракта не будет, Пётр Иванович. Не вы его не продлите, а я его не подпишу».

«Думайте как вам угодно. Гордость и упрямство в одном флаконе. И концентрация, надо сказать, за пределами допустимых… Желаю вам удачи. Доктор биологических наук, такой умный и такой дисциплинированный и честный, как вы, работу непременно найдёт. Не мыть полы, так торговать в палатке».

И толстый, очень довольным лицом, поклонился женщине, и они развернулись, пошли в разные стороны. А Таволга заступил дорогу Любови Михайловне.

«В один научный институт требуется доктор биологических наук, — сказал он ей. — Умный, честный и дисциплинированный. Ваша характеристика впечатляет».

«Правда? — она остановилась. — Подслушали разговор и надеетесь меня утешить? Или мыть полы меня нанять? Нынче это модно — нанимать мыть полы докторов наук?»

Задев плечом Таволгу, он пошла к выходу.

«Утешитель, боюсь, из меня никудышный. Постойте же минутку. Или да, давайте выйдем на улицу. Я директор небольшого исследовательского института. Ищу вирусолога. Ничего общего со взятками и взяточниками. И со студентами, успевающими и неуспевающими. Чистая наука. Федеральный проект. Но зарплата небольшая. Зато есть бесплатное жильё, если вам интересно. Без канализации, но с чудесным, знаете ли, двориком. И воздух чище, чем в центре города. А улица-то как называется: Луговая! Это вам не Ленина, Дзержинского или Менжинского. Правда, придётся сотрудников как-то в квартирах перераспределить…»

«Что за коммуналку с подселением вы мне предлагаете?»

«Вы сами всё увидите, Любовь Михайловна. Знаете, люди у нас замечательные. Всего несколько человек — весь штат».

«Вы нарочно пришли в медакадемию за мной? Только не врите. Как вас звать?»

«Владимир Анатольевич Таволга. — Он неловко, покраснев, кажется, сунул ей руку. — Врать я не умею, Любовь Михайловна. Я пришёл за вирусологом. Пришёл к ректору, чтобы…»

«Ректор со мной и разговаривал».

«Теперь всё на виду».

«Все они рассуждают как экономисты. На виду — выгодно. Когда все знают об этом и все видят, деньги текут рекой. На виду — это как реклама. Гораздо больше является желающих заплатить, чем если бы рекламы не было. Все вокруг свои. Чужих, Владимир Анатольевич, отчисляют. Или не продляют с ними контракт».

«Вам никогда не казалось, Любовь Михайловна, что надо смириться?»

«Нет. А чем вы занимаетесь? Что у вас за институт?»

«Не могу сказать, пока вы не получите допуск».