— Вы сами затягиваете следствие.

— Какое следствие? Что все это значит?

— Не прикидывайтесь простачком. Вы и ваши хозяева потерпели фиаско, операция провалилась. Так не лучше ли прекратить эту детскую игру и раскрыть карты?

— Никаких карт у меня не было.

И весь вид, и жесты, и голос Туо были при этом такими искренне наивными, такими естественными, что Фраг с досадой подумал: «Неплохую школу прошел. Превосходный актер!»

— Давайте по порядку, — сказал он. — Откуда вы прилетели в запретную зону?

— Не знаю, о какой зоне идет речь. Мой аппарат был рассчитан на то, чтобы войти в нижние слои атмосферы над Северной Африкой, как вы теперь называете этот континент. Это была экспериментальная модель, и, если бы я не знал точных пространственных координат Центрума, я бы ею и не воспользовался. Увидев бескрайнюю пустыню, я подумал, что отклонился от курса: здесь ведь должны были цвести сады.

— В Сахаре — сады?

— Да, сады, виноградники. А тут — пустыня.

— А ракеты вас не интересовали?

— У меня культурная миссия.

— Так. Понятно. Стало быть, аппарат ваш сбился с курса?

— К сожалению.

— Какому государству принадлежит ваш аппарат?

— Я с созвездия Лиры.

— Ну вот что, Туо, не довольно ли морочить мне голову!

На Туо эти грубые слова не произвели ровным счетом никакого впечатления.

— Я вижу, разговора у нас не получится, — произнес он с олимпийским спокойствием. — Вы не верите ни одному моему слову. По причине своей крайней отсталости и предельной ограниченности. И я хотел бы…

Беседа записывалась на магнитофон, и Фраг перебил:

— Прошу вас, ближе к делу!

Туо все с той же выдержкой, медленно подбирая слова, продолжал:

— Я хотел бы побеседовать с президентом вашей страны.

— С президентом? — Фраг иронически улыбнулся. — Может быть, все-таки достаточно премьер-министра?

— Разговор с премьером тоже не помешает.

— Подумать только, какое великодушие! Ну что ж, придется полечить вас от космических бредней!

— Я совершенно здоров как с точки зрения терапии, так и психиатрии, — все так же спокойно сказал Туо. — И должен вас предупредить: за насилие над межпланетным путешественником вы понесете ответственность перед…

Договорить он не успел: из боковой двери выскочили четыре дюжих санитара, схватили его за руки, и не успел бедный Туо и пикнуть, как ему сделали укол. Он что-то хотел сказать, но уже не мог, язык не повиновался, сознание помутилось. Но все же он еще успел коротким взглядом пронзить Фрага. И была это не ненависть и не злость. Если бы это, Фраг и глазом бы не моргнул: к такому он давно привык. Была в этом взгляде какая-то неземная тоска, нечто такое, что обдало Фрага ледяным холодом.

Туо уже увезли в дальнее предместье города, за высокие желтые стены и, вероятно, заперли в специально оборудованной комнате, а Фрагу все было как-то не по себе: все еще стояли перед ним эти глаза и этот взгляд.

Анита сидела в плетеном кресле на своем балкончике и, ни о чем не думая, смотрела на море. Оно начиналось внизу и голубой стеной подымалось до горизонта. Там, в туманной дали, в белесой дымке, маячил корабль. Если отвести глаза, а потом снова глянуть, покажется, что корабль этот плывет в небо… А вот к берегу неслышно, легко, невесомо подплывает белый лайнер — уже осень, а туристы все прибывают. Ведь солнце ласковое, и, хотя вершины гор уже припорошены снегом и воздух прохладный, редко встретишь в городе человека в плаще или в легком демисезонном пальто, ходят еще в костюмах.

Море постепенно, не сразу меняет цвета, а Анита все-таки замечает малейшие оттенки. Далекая черная полоска корабля, плывущего в небо, исчезла в штриховой завесе, и не поймешь то ли дождь идет, то ли лучи света пробиваются сквозь тучи. Ближе к берегу на синем фоне появилось несколько серебристых озер. Одно из них уже поблекло, посерело.

Анита любит вот так в одиночестве любоваться морем. Порой вспоминается ей суженый, который так трагически погиб. Ждала счастья, а пришло горе. Ей до боли в сердце жаль себя. Кто ее полюбит… такую некрасивую? Кому откроется тот негасимый свет, которым полна душа? Проходят мимо и не догадываются, не знают. А он знал, он видел этот свет, потому и любил, даже некрасивое ее лицо любил.

Мама успокаивает, пытается рассеять тревогу, томление души, а брат, приходя, только скажет: «Сколько можно переживать?»

А она чувствует себя одинокой в человеческом муравейнике. Сидела бы вот так часами и смотрела на море. Без мыслей и чувств. И пускай себе плывут эти лайнеры хоть в небо, пускай появляются и исчезают серебристые озера — ей все равно. Но надо идти, сегодня она должна проведать своего Туо. Тоже одинокая душа, попал Фрагу в лапы, и никто его не разыскивает — неужели так и нет у него близких? Ну что ж, она постарается их заменить…