Несмотря на близость к центру Лондона, Хэмпстед походил на деревню – правда, деревня эта кишела писателями и мыслителями. Постоянными обитателями находившегося неподалёку кладбища Хайгейт были Карл Маркс, Кристина Россетти, Джордж Элиот и Рэдклифф Холл. Ещё когда Лондон задыхался от ядовитого смога, расположенный на холме Хэмпстед со своей обширной пустошью и сравнительно чистым воздухом привлекал чахоточных поэтов и чувствительных художников. Из компании Леонарда первым жителем этих мест был Морт, снимавший комнату у Джейка и Стеллы Пуллменов, пока учился в художественном колледже. Следующей была Нэнси Бэкол: она приехала изучать классический театр в Лондонской академии музыкального и драматического искусства и осталась работать журналисткой на радио и телевидении. Нэнси, как затем Леонарду, поначалу предложили временное место в гостиной и грелку, а потом Морт уехал и миссис Пуллмен, сочтя Нэнси достойной кандидатурой, отдала ей его комнату. Именно там она и находилась в декабре 1959 года, когда появился Леонард.

Бэкол, человек пишущий и преподаватель писательского мастерства, не может вспомнить времени, когда не знала Леонарда. Как и он, она родилась и выросла в Уэстмаунте. Они жили на одной улице и ходили в те же школы; её отец был педиатром Леонарда. «У нас было очень сильное коммьюнити, во многих отношениях замкнутое на самом себе, но он был необычным человеком для Уэстмаунта. Он читал и писал стихи, когда остальные интересовались только тем, кого пригласить на выпускной бал из воскресной школы. С очень раннего возраста он раздвигал границы». Особенно интересно было то, что Леонард не восставал против сложившегося порядка открыто; по замечанию Арнольда Стайнберга, он казался совершенно нормальным, уважал учителей и не производил впечатления человека, который станет бунтовать.

«Здесь было противоречие, – говорит Бэкол. – Леонард был глубоко погружён в религию и тесно связан с синагогой через деда и благодаря своему уважению к старшим; я помню, как Леонард рассказывал, что его дед может проткнуть Тору булавкой и прочитать по памяти все страницы, которых она коснулась, и это произвело на меня неизгладимое впечатление. Но он был всегда готов задавать тяжёлые вопросы, нарушать конвенции, находить свой путь. Леонард никогда не был склонен нападать, атаковать или плохо говорить о чём-либо или о ком-либо. Его больше интересовало, что истинно, что правильно». Она вспоминает нескончаемые разговоры о своей общине, которые они вели с Леонардом в юности, – «что в ней было хорошо, чего не хватало, где, как нам казалось, люди не доходили до сути вещей». Потом Бэкол уехала в Лондон, но когда Леонард тоже поселился в доме Пуллменов, их разговоры возобновились, как будто никогда не прерывались.

Стелла Пуллмен, в отличие от большинства жителей Хэмпстеда, была из рабочего класса – «соль земли, очень прагматичная, земная англичанка», по описанию Бэкол. «Она работала у ирландца-дантиста в Ист-Энде; каждый день ездила туда на метро. Все, кто жил в доме, таскались туда раз в год – ставить пломбы. Она всех очень поддерживала – Леонард до сих пор говорит, что закончил книгу благодаря ей, потому что она назначила дедлайн, и это ему помогло, – но нельзя сказать, чтобы он или кто-то другой из нас произвёл на неё впечатление. «Каждый способен написать книгу, – говорила она, – так что работайте. Я не хочу, чтобы вы тут болтались без дела». Она прошла войну и не терпела всякой чепухи. Леонарду там было комфортно из-за этой простоты и безыскусности. Они со Стеллой прекрасно поладили. Стелла ему очень симпатизировала – но втайне; она хотела, чтобы никто, как она выражалась, «не возомнил о себе». Леонард неукоснительно выполнял свою часть уговора и каждый день писал по три страницы романа, который получил рабочее название «Красота в непосредственной близости». В марте 1960 года, через три месяца после его приезда в Лондон, черновик романа был готов.

По ночам, когда закрывался местный паб «Король Вильгельм IV», Нэнси и Леонард вместе исследовали Лондон. «Оказаться в то время в Лондоне было откровением. Это была совершенно другая культура, что-то вроде нейтральной полосы между Второй мировой войной и The Beatles. Время было невесёлое, денег у людей было мало, и мы познакомились с совершенно новыми для себя людьми – лондонским рабочим классом – а не забывайте, что начинали мы с Пита Сигера и всех этих рабочих песен. Мы встречались в час или два часа ночи, брели в Ист-Энд и общались с парнями в кепках, говорившими на кокни. Мы шли к ночным людям, которые пили чай в дешёвых забегаловках. Мы оба очень любили уличную жизнь, уличную еду, уличные развлечения, уличные манеры и ритуалы» – к этому же Леонарда влекло и в Монреале. «Если хочешь найти Леонарда, – говорит Бэкол, – ищи в маленьких кофейнях или рюмочных. Найдя какое-нибудь место, он будет ходить туда каждый вечер. Его не интересовали «модные тусовки» – его интересовала изнанка».

Работая на радио и телевидении, Бэкол познакомилась с сообществом иммигрантов из Вест-Индии и стала ходить в молодёжный клуб «Фламинго» на Уордор-стрит в Сохо. По пятницам в нём действовал «клуб в клубе» под названием «Ночная смена» – после официального закрытия, с полуночи, хотя все свои знали, что настоящее веселье начинается не раньше двух. «Вообще говоря, место было сомнительное, но там было волшебно, – рассказывала Бэкол. – Воздух был так пропитан травой, что ты как будто входил в картину, написанную дымом». Почти каждую пятницу Бэкол ходила туда с Гарольдом Паскалем, ещё одним монреальцем в Лондоне. Там были хорошие музыканты – калипсо-группы и белые исполнители ритм-энд-блюза [31] и джаза, такие, как Зут Мани и Джорджи Фейм с группой The Blue Flames, – и замечательная публика, наполовину состоявшая из чёрных, что необычно для того времени: это были в основном иммигранты из стран Карибского бассейна, а также афроамериканцы из американских военных частей. Белая часть публики состояла из бандитов, проституток и богемных персонажей.

В первую же ночь, когда Нэнси привела Леонарда в клуб, там случилась поножовщина. «Кто-то вызвал копов. Все были укуренные и танцевали, – вспоминает она, – а потом приехала полиция. Не знаю, бывали ли вы в таких злачных местах, но, когда включают свет, лучше там не находиться. Все вдруг побелели. Это быстро закончилось, но все мы переволновались. Я беспокоилась за Леонарда, но он и бровью не повёл». Леонарду там очень понравилось. После очередного визита в клуб он писал сестре, Эстер: «Мне впервые по-настоящему понравилось танцевать. Иногда я даже забываю, что принадлежу к низшей расе. Твист – величайший обряд после обрезания, и ты можешь делать выбор между двумя культурами. Лично я предпочитаю твист» [1].

Закончив первый черновик романа, Леонард занялся своим вторым поэтическим сборником – The Spice-Box of Earth («Шкатулка с землёй»). Ещё в прошлом году он отобрал для него стихи и по рекомендации Ирвинга Лейтона отдал их в издательство McClelland & Stewart. Отдал буквально – приехал с другом в Торонто и вручил лично Джеку Макклелланду. Макклелланд возглавил фирму своего отца в 1946 году, в двадцать четыре года, и он был, по словам писательницы Маргарет Этвуд, «первопроходцем канадского книгоиздания в то время, когда многие канадцы думали, что у них нет своей литературы, а если и есть, то не очень хорошая и интересная» [2]. Леонард произвёл такое впечатление на Макклелланда, что тот моментально принял у него книгу.