— Может, умрешь барин? А? Может, умрешь?

К кому он обращался было совершенно непонятно, к тому же, по-моему, он был подслеповат.

Эдсон сплюнул на пол, а карлик сказал, обращаясь к предводителю Исподлюбков:

— Ушел ваш барин, как есть ушел. И вы идите!

Мужики неловко топтались, переминаясь с ноги на ногу, смущенно пряча за спиной вилы и косы. Их предводитель замер и прекратил бить поклоны, осмысливая смысл сказанного Буцефалом. Потом встал на ноги, отряхнул холщовые колени и произнес извиняющимся тоном:

— Виноваты. Батюшка. Обманулись. Лукавый попутал. Простите за беспокойство. Вот…

По цепочке из-за спины ему передали мешок, и он бережно положил его у входа.

— Вот, это… Сомика примите. Хороший сомик, сами ловили. Этими вот руками.

Он шморгнул, иначе и не скажешь, мясистым носом и застенчиво поинтересовался:

— А может это…

— Нет! — заорал Эдсон.

— А может, все-таки вы… Это ж быстро. Секунда. Убьете и все? А?

— Вон!

— Своими ж руками ловили!

Руки он тоже предъявил. А потом, согнувшись под яростным взглядом Титра ушел, пятясь задом. И товарищей своих увел, наконец-то.

— Титр в углу экрана: «Эдсон», — констатировала Сушеная Голова, молчавшая все это время.

Впечатлительный Эдсон трясущимися руками развязал мешок и предъявил нам его содержимое. Конечно же, никакого сомика там не было, а была там мертвая Купана Кыска с обрезанными по щиколотку ногами.

— Ножовкой резали, — авторитетно заметил карлик, — причем тупой!

— Исподлюбки! — закричал Эдсон, выбрасывая мешок вместе с содержимым за двери, — ненавижу!

На улице он задержался, видимо кто-то еще пришел. До нас долетели невнятные обрывки их разговора:

— Нету у меня… ненавижу… нет, не пойду…а Мельник что делает?…привет от Числолапа… Сука… ненавижу, ненавижу…нет, не прощу… выжатый лимон…

Вскоре он вернулся один, брезгливо вытирая руки о концертную куртку, в его пустых, ничего не выражающих глазницах, стояли слезы. Или дождевые капли. Не знаю… Хрен их Титров поймет. На всякий случай я спросил:

— It's rein? — спросил я.

— Ага, дождик, — ответил Эдсон, стряхивая с себя воду, — а ко мне никто не заходил?

— Менингит и корейцы, — цинично ответил я, надевая маску Джокера и вставляя в глаз металлический кружок, — доволен?

— Я же просил! — тут же завопил Эдсон, — никогда не напоминай мне о них!

— Га-га-га! — сказала Сушеная Голова.

Джокер помолчал и загадочно произнес, цитируя классика:

— Никогда и ничего не просите, особенно у тех, кто сильнее вас…

— Сами все скажут и сами все дадут, — добавил вошедший в этот момент вслед за Эдсоном, Кат Скабичевский.

— Пошел вон! — закричал противник менингита, на что Кат резонно ответил:

— Я еще кофе не пил…

— На брудершафт, — предложил карлик.

— И я буду, — сказал Эдсон. Скабичевский недовольно скривил свою кошачью откормленную физиономию и произнес наставительно:

— Еще никто и никогда не пил на брудершафт втроем…

— Можно попробовать, — предложил Джокер помимо меня.

В течение семи минут, я следил по часам, Скабичевский, карлик и Эдсон пробовали, до тех пор, пока карлик не разбил свой стакан и не порезал руку осколками.

— Сссссс… — засвистел он и выбежал на улицу.

Эдсон вышел следом, потом я. Мешка с Купаной снаружи уже не было. Утащили. Зато у подножия Вала копошились неясные тени.

— Смотри, Джозеф, Заметающие Следы! — указал на них Эдсон. В это время что-то прожужжало у нас над головами и карлик с криком:

— Скорость — сука! — бросился бежать.

— Скорость звука? — переспросил плохо слышащий изнутри Кат.

— Нет, сука, — охотно прояснил противник корейцев, — скорость — сука. Ну, это вроде как деепричастие.

— А, понятно… А я тут черти чего подумал. Ой, — Скабичевский схватился за ухо, — Больно!

— Я думаю, — сказал я и снова вернулся в дом.

Эдсон нехорошо улыбнулся.

— Это Анальные Пчелки летят. Кусаются твари.

— Конечно, тут же Вал близко, — любезно подсказала Сушеная Голова, — двери дольше открытыми держите, еще и Числомах залетит.