Улыбка.

И растерянность в глазах Кэед, которое гаснет, как гаснет луна в рассветных водах озера Тугами…

Скоро парк откроют для посещений, ибо каждый, рожденный под красным солнцем Накугари имеет право любоваться приходом осени. А еще на площади перед парком начнется ярмарка мастериц… И быть может, нам стоило бы принять в ней участие, вот только с чем…

– Не буду вам мешать. – Я коснулась виска. Все же голова ныла, будто бы засела в ней стальная заноза. И значит, воспоминания важны, но…

Терпение.

Если память возвращается, то рано или поздно я узнаю все.

– И чего им надо? – Шину наблюдала за тьерингами из-за шелковой ширмы.

– Не ошибусь, если скажу, что тебя. – Кэед стояла здесь же, опираясь на резной столбик, и видно было, что даже стоять ей тяжело. – Во всяком случае, рыжему. Второй, как полагаю, свободен?

– Именно…

– Кто он?

– Мастер по дереву, как я поняла…

– Плотник. – Кэед наморщила нос.

– А тебе сразу Наместника подавай…

– Отчего ж… плотник тоже неплохо…

– Мастер по дереву делает корабли, – сказала Араши, выглядывая из своей комнатенки. – Его берегут. Воином может стать любой, а вот услышать дерево – только тот, в ком дар имеется… слово хорошего мастера ценят больше, нежели слово воина. – И пояснила: – Так отец рассказывал.

Кэед кивнула, одарив светловолосого тьеринга весьма многозначительным взглядом, правда, сосредоточенный на заборе, тот ничего не заметил.

– Что ж… это многое меняет…

– Ага. – Араши выглянула наружу и, потянув носом, сказала: – Он для тебя хорош… а вот ты для него?

– Не твоего ума дело. – Кэед медленно развернулась и, сделав крохотный шаг, застыла. Ее лицо исказила мучительная гримаса.

– Болят? – Шину протянула руку, на которую Кэед оперлась.

– Благодарю…

– От…

К благодарности, пусть и произнесенной тоном ледяным, показно-равнодушным, Шину не привыкла. И смутилась. И оттопыренные уши ее, пожалуй, единственное, что во всем обличье могло показаться красивым, запылали.

– Тебе к нашей Мицу надобно, она в травах понимает… или к исиго…

– Исиго мне не поможет, – Кэед сказала это совсем иным тоном, обманчиво-спокойным. И добавила: – Отец обращался, когда… когда стало понятно, что благородного жениха мне не дождаться… только исиго сказал, что кости уже выросли и теперь ничего не изменишь… мазь дал, чтобы не болела. И взял за это три золотые монеты. А если все-таки выправлять, хоть немного, то двести отдать надо…

Араши сказала слово, которого девица благородная и знать-то не должна бы.

– Та мазь и вправду помогала, но… она закончилась еще прошлою зимой. А отец решил, что три золотые монеты за крохотную склянку – это чересчур. Он подумывал отправить меня в монастырь. Так что, могу сказать, мне повезло, что в конце концов я оказалась здесь. Госпожа Иоко… я закончила работу над ширмой.

– Быстро. – Шину ступала медленно, чтобы Кэед успевала за ней.

– Все равно здесь больше нечем заняться, а работа меня всегда отвлекала.

Она и вправду была удивительной мастерицей.

Яркая зелень горы. Алые крылья дракона. Море седое, с чернотой. Живое. Застывшее с лодчонкой в огромных своих ладонях. И пусть держало оно лодочку бережно, но стоит дракону дыхнуть, и огненный шквал заставит море вздрогнуть. Вскинуться в страхе ли, в ярости. А может, удержав несчастное суденышко, оно попытается сохранить его, но сосны на скалистом берегу вспыхнут, что спички…

Тихо вздохнула Шину.

Араши и та не нашлась, что сказать. А Кэед, проведя по ширме пальцами, сказала:

– Мне впервые попалась подобная работа… и я благодарна, что вы доверили ее мне, госпожа…

– Иоко, – мне давно уж надоело быть госпожой, – зови меня Иоко…

– Что ж… – Шину подошла поближе и, присев у ковра, пощупала край пальцами. Цокнула языком. Хмыкнула. И сказала: – Пожалуй, за это мы выручим тысячи полторы… не меньше.

Но, разом помрачнев, добавила:

– Если найдутся те, кто захочет иметь дело с женщинами…

Найдутся.

Я была уверена, что эта ширма привлечет немало внимания, вот только… Шину права в том, что появятся те, кто захочет получить ее даром.