Марел быстро заморгал. Наконец он сказал: — Тогда почему бы просто не снять трубку и не сказать об этом тому, кто хочет знать? Зачем вообще иметь письменное мнение?

— О, должно же быть письменное мнение — что-то такое, на что могли бы посмотреть десятки людей из менеджмента «Хоуп», а также люди снаружи. Банки и страховые компании, которые предоставляют финансирование для предлагаемого нового завода — их адвокаты хотят видеть патентное заключение. У адвокатов есть свой особый язык, когда они разговаривают друг с другом. Они никогда не говорят «да» или «нет». Если адвокат нашего кредитора получит заключение с «да» или «нет», он может счесть его некомпетентным, и тогда мы не получим финансирования. То же самое относится и к нашему сублицензированию. Когда мы продаем процесс для использования в Англии, Западной Германии, Японии или где бы то ни было, мы обнаруживаем, что их адвокаты больше доверяют одному из моих двадцатистраничных заключений, чем категорической визе от президента «Хоуп Кемикалс».

— Я понимаю. То есть, кажется, я понимаю. Вы не можете просто сказать «да» или «нет»...?

— Вот именно, — ответил Патрик. — Слишком обманчиво, однозначно. Это был бы не крикет. Он стал экспансивным. — «Да» и «нет» — два самых опасных слова в английском языке. Каждое по своей сути означает то, что по определению невозможно. Каждое, при обычном использовании, сопровождается защитным облаком подразумеваемых квалификационных условных положений. Проблемы возникают, когда говорящему и его слушателю не удается достичь совпадения в подразумеваемых и воображаемых квалификациях.

Марел нервно заерзал.

Патрик продолжал: — Теперь, когда вы изучаете патентные заключения, возможно, немного базовой теории по порядку. Для начала, что является объектом хорошего патентного заключения?

— Расскажите мне, — попросил Марел.

— Дело в том, — сказал Патрик, — что заключение оказывается верным, что бы ни случилось после того, как оно написано. Компания подала в суд за нарушение? Заключение говорит, что это возможно. Мы проигрываем тяжбу? Мы сказали, что у нас больше шансов. Они были, но мы предусмотрели возможность потери, потому что «даже лучше» могло означать только пятьдесят один процент — другими словами, мы должны были ожидать потери почти половины таких случаев. Но потом мы подадим последнюю апелляцию и победим. По нашему мнению, наши выводы применимы к решениям апелляционного уровня. И, конечно, есть сильное предположение, что, если мы попадем в настоящую беду, мы будем устраиваться на разумной основе.

Марел зачарованно уставился на директора патентного бюро.

Патрик спокойно продолжал: — Другими словами, по мере того, как история будет развиваться, день за днем, месяц за месяцем, вы сможете заново прочитать заключение и обнаружить, что в нем нет ничего несовместимого с последующими событиями. В этом смысле оно должно напоминать пророчество Нострадамуса, которое становится совершенно ясным только после наступления пророческого события.

— Я думаю, — сказал Марел, — именно поэтому, большинство людей находит патентное заключение трудным для чтения.

— Допустим, — сказал Патрик. — Однако давайте не будем путать читаемость с ясностью. На самом деле, как правило, существует обратная зависимость: чем более читабельно, тем менее точно; настоящий литературный шедевр настолько пронизан двусмысленностями, что его невозможно понять. Возьмем Кубла Хана Кольриджа. Вы считаете это шедевром?

— Конечно.

— Но вы можете сказать мне, где будет построен дворец?

— Дворец? Ах да, дворец наслаждений. Как все прошло?

Патрик процитировал по памяти:

«В стране Ксанад благословенной

Дворец построил Кубла Хан,

Где Альф бежит, поток священный,

Сквозь мглу пещер гигантских, пенный

Вниз, к бессолнечному морю».

— Итак, — сказал Патрик, — где должен был быть построен дворец?

— В Ксанад, — ответил Марел.

— Тогда где был Кубла Хан, когда издавал указ о дворце?

— О. В Ксанад? Я вижу проблему. Ну, тогда дворец должен быть на реке Альф.

— Это длинная река. Где на реке? В пещерах?

— Я так не думаю.

— И на берегах этого бессолнечного моря?

— Скорее всего, нет.

— Вы меня поняли, Джо. В искусстве, когда вещь непонятна, она помогает ей быть шедевром. Но не в законе. Если бы юрист написал «Кубла Хан», эти двусмысленности никогда бы не возникли. Он сделал бы все предельно ясно.

— Не сомневаюсь, — улыбнулся Марел. — Кон, что делает Энди Бликер, когда получает ваше патентное заключение? Скажем, в отношении заключения по поводу силамина?

Патрик внимательно посмотрел на Марела. Он сказал: — Вы подняли очень интересный вопрос. Он очень занятой человек, вы знаете... извините, я думаю, что это Бликер вызывает меня по интеркому. Нет, не уходите. Он щелкнул выключателем. — Да, Энди?

Голос Бликера звучал решительно: — Кон, это заключение относительно силамина... Не знаю, когда у меня будет время, чтобы все тщательно обдумать. Просто скажите мне, все ясно или нет.

— Все ясно, Энди.

— Так я и думал. Спасибо, Кон.

Интерком отключился. Патрик посмотрел на Марела. — Это был шедевр, — холодно сказал он.

* * *

Через час после того, как Марел ушел от Патрика, директор патентного бюро получил еще один звонок от Бликера.

— Кон, я подумал, вам будет интересно. Марел и Кобер сидят здесь со мной. Они думают, что нашли своего человека для профиля.