— Такое вряд ли забудешь. Когда у тебя червяки лезут из рук и жрут твои пальцы… Но сейчас-то не Самайн.

— Пф, как будто ему кто мешает не в Самайн пошалить! — когда стеклянные двери на улицу гостеприимно раздвинулись перед нами, Гвен сощурилась, прячась от яркого света за длинными ресницами. — Хорошо хоть всю Дикую Охоту из потустороннего мира не вытащил!

Спускаясь по крыльцу к кленовой аллее, я быстро вывернула руку ладонью наружу, скрестив пальцы в оберегающем жесте:

— Упаси боги.

— То-то и оно. Сейчас к тебе?

Первым моим желанием было ответить «нет»… но затем я вспомнила, что должна вести, как обычно, — и, живо вспоминая бардак в моей комнате, проговорила:

— Лучше к тебе. Только я сегодня ненадолго.

— А что так?

— Дела есть.

Гвен только вздохнула, доставая графон.

— Ну как хочешь. — Над короткой серебристой трубочкой немедленно всплыл и замерцал голографический экран: на сей раз небольшой, с ладошку. — Тогда напишу маме, что ты у нас обедаешь.

Сейчас подруга уже привыкла к тому, что мне частенько нужно побыть одной. А вот когда мы только познакомились, в ответ на такое заявление она обиженно поджимала губки, — думала, что надоела. По правде говоря, дружескую болтовню с Гвен и правда нужно было дозировать: небольшими порциями, до учёбы и пару часов после.

Передозировка грозила хронической усталостью и ушами, увядшими от болтовни.

Мы неторопливо шли по скверу, приближаясь к перекрёстку, за которым начинались жилые кварталы. Гвен сосредоточенно тыкала пальчиками в экран графона, набивая сообщение маме; асфальт пустой дороги купался в прозрачном горячем мареве — три часа, разгар жары. Видимо, все водители предпочли пересидеть это время дома. На светофоре горел зелёный, но он уже начинал тревожно мерцать.

— Перебежим? — нетерпеливо поинтересовалась Гвен, убирая графон в сумку.

— Давай.

Я сорвалась с места, устремившись к пешеходной «зебре», — и мы вприпрыжку выбежали на дорогу в тот миг, когда зелёный сменился красным.

А потом я поняла, что по ту сторону перехода стоит он.

Следующие мгновения тянулись для меня бесконечно долго.

Вот я смотрю на безликую тьму, зависшую в паре сантиметров над землёй, явившуюся из моего кошмара.

Вот кожу обжигает мерзкое ощущение от его безглазого взгляда, устремлённого прямо на меня. Гвен медленно, странно медленно убегает вперёд, навстречу ему, оставляя меня за спиной; я хочу крикнуть ей «стой», позвать на помощь, сделать хоть что-то — но язык мой отнялся, как и моё тело.

Вот по телу прокатывается знакомая ледяная волна. Сковывающая беспомощным ужасом по рукам и ногам, заставляя застыть на месте.

Следом я слышу сбоку истошный визг тормозов.

Я поворачиваю голову, с каким-то отстранённым интересом наблюдая за мобилем, наезжающим прямо на меня. Вижу бледное, перекошенное лицо водителя, отчаянно отдавливающего педаль тормоза. Понимаю, что капот от моего тела отделяет лишь десяток сантиметров.

Осознав, что сейчас умру, беспомощно зажмуриваюсь.

…а потом чувствую, как что-то железными тисками обхватывает мою талию, резким, болезненным рывком оттаскивает назад…

…и тут время потекло с прежней скоростью.

Жадно вдохнув — до сего момента я забывала дышать — я открыла глаза. Проводила взглядом одинокий мобиль, проехавший ещё метров десять, прежде чем затормозить. Посмотрела на другую сторону дороги, где застыла Гвен: мертвенно-бледная, прижавшая ладони ко рту, не сводящая с меня полного ужаса взгляда.

Надо же. Я жива. А где же чёрный кошмар? Почему я вижу одну Гвен?..

Поняв, что тварь бесследно исчезла, я опустила взгляд. С удивлением изучая им чужие руки, сомкнутые на моей талии, — разжавшиеся в тот же миг, как я их заметила.

Обернулась.

Первым, что я заметила, были его глаза. Тёплый блеск аметиста, весенняя сирень и фиалковый свет заката. Потом к картинке добавилось юное белокожее лицо, аристократично удлинённое, с тяжёлым подбородком и точёным носом, и серебро взъерошенных, странно стриженых волос: спереди непослушные прямые пряди падают на лицо, доставая до губ, а сзади отпущены чуть ли не ниже лопаток. Ещё немного погодя — белоснежная рубашка навыпуск, тёмные бриджи и босые ноги.

Осознав, что без этого странного молодого человека я уже была бы кучей мяса и переломанных костей, пачкающей кровью дорогу, я кое-как разомкнула губы.

— Спасибо, — голос почему-то был хриплым. Мысли путались, слова отказывались идти на язык. — Но вы… откуда…

Юноша отступил на шаг. Лицо его ничего не выражало.

— Будь осторожна, — проговорил он со странной, тоскливой нежностью.

И исчез — будто кто-то в один миг сменил картинку кленовой аллеи, где он был, на точно такую же, но без него.