– Ну, Юрик, кажись, остыл, – произнес детина Петрович, ставя кастрюлю на стол. – Супчик с кроликом. Ты ешь, а я не буду. Пощусь, мясного не ем.

– Отчего? – спросил с усмешкой тот, кого назвали Юриком, и стал поварешкой наполнять глубокую алюминиевую чашку.

– Грехи отмаливаю. Сам знаешь…

– Ерунда все это! – Юрик тяжело уставился на Петровича. – Все мы грешные, только не мы такие, жизнь такая. Если в тебя долбасят из «калаша», приходится защищаться. Вот они меня теперь ищут, за акции дело шьют, а ведь я лишь справедливости хотел. А они из-за этого алюминия всех готовы жмуриками сделать!

Он подцепил ложкой кусок мяса и принялся его жевать, продолжая глядеть на собеседника.

– Ты думаешь, мне приятно, что я…

Тут он внезапно замолчал, и молодое лицо его скривила гримаса отвращения.

– Что это?

За секунду перед этим кафкинская бестелесная сущность, еще пребывающая в полусварившемся мышином теле, успела легкокрылой бабочкой-капустницей выпорхнуть из него и вместе с частичками плоти, через рот, внедрилась-таки в жующего.

Наступил новый этап перерождений, и на этот раз снова в человека. Вот тебе и Кришна, ядрена вошь!

– Это что, мясо? – заорал Юрик, тряся за хвост дохлой вареной мышью перед изумленным детиной Петровичем.

Конец ознакомительного фрагмента.