Нет, скажу я вам, Машина Времени вещь не только вредная, но и ненужная. Нам хорошо там, где мы живем. И никакого другого времени нам не надо! Уверяю вас, что бы там ни говорили фантасты и мечтатели. Я понял это, на мгновение попав в 1973 год. И этого мгновения мне хватило на всю мою оставшуюся жизнь.

Сталина я увидел издалека. Огромная голова генералиссимуса, высотой не ниже 4-этажного здания, казалось, высунулась прямо из склона горы, недалеко от вершины и воззрилась пустыми глазницами в пространство, словно в ожидании чьего-то пришествия. Ниже по склону, будто стрела подъемного крана, под углом торчала длань «вождя народов», сжимавшая гигантскую трубку.

Чем выше я поднимался, тем четче вырисовывались суровые черты Иосифа Виссарионовича. Какое-то мистическое чувство нереальности происходящего охватило меня. По спине поползли мурашки. Откуда здесь, в предгорьях, рядом со столицей, мог появиться такой монументальный барельеф Сталина? Неужели опять его возвращают на пьедестал славы и возвеличивают, словно народного героя? Конечно, идет перестройка в государстве, многое меняется, но я не слышал, чтобы Сталина реабилитировали. Наоборот, начали печать то, что раньше невозможно было даже представить. Книги Солженицына, эмигрантов-писателей, диссидентов свободно продаются. Свобода слова, можно сказать, по всему Советскому Союзу распространяется. Открываются страшные тайны сталинского режима: как навсегда пропадали ни в чем не повинные люди, как полстраны сидело в лагерях, причем, выдающиеся личности, например, Лев Гумилев – известный историк, Даниил Андреев – философ, сын знаменитого русского писателя Леонида Андреева. Всех и не перечесть.

Я шел, срезая изгибы грунтовой дороги, которая серпантином вилась по склону горы. Водитель «жигулей», согласившийся меня подвезти к этому месту, бросил меня на первом же крутом подъеме, сославшись на слабый мотор. Прогулка на свежем воздухе, наполненном ароматами трав и пересвистом полевых птиц, наполняла меня радостью и ощущением бытия. Хотелось расправить крылья и взмыть в воздух над всем миром, который теперь виднелся под моими ногами. Вдали внизу маленькими точками чернели домики селений. Звуки сельской жизни уже не долетали сюда. Идти в гору с непривычки было тяжеловато. Дыханье сбилось, и по лицу заструился пот. Я остановился отдохнуть и принялся рассматривать Сталина, казалось, вырубленного прямо в граните скалы.

Да, несомненно, это был он. Волнистые волосы, зачесанные назад, орлиный нос со складкой на переносице, прищуренные глаза под вздернутыми бровями, густые усы, прикрывающие поджатый рот, подбородок с ямочкой. Шею охватывает воротничок армейского кителя, плечи теряются в монолите горного склона. Казалось, еще мгновение – и рука, видная по локоть, вырвется наружу из земли и поднесет трубку ко рту. Я отбросил прочь свои фантазии и решительно продолжил подъем.

Вскоре я заметил строительный вагончик, который расположился на пологой площадке под монументом Сталина. Снизу вагончик не был виден, так как прятался за склоном горы. Рядом с ним горел костерок, возле которого сидели два человека. Один – пожилой сухонький мужик с седой бородой и усами, пожелтевшими от махорки, и с какой-то вселенской скорбью в глазах; второй – крепкий, молодой парень, окинувший меня оценивающим взглядом. В котелке на огне варилась похлебка.

– Что, Сталина пришел навестить? – спросил парень, тряхнув рыжей, кудрявой шевелюрой.

Я кивнул головой и подошел поближе.

– Здравствуйте, добрые люди, – начал я. – Услышал от народа, что монумент Иосифу Виссарионовичу в горах воздвигается, да не поверил, решил лично удостовериться…

– Присаживайся, сынок, – прервал меня старик. – Видишь, мы ужинать собрались. Сто грамм для сугрева души примешь?

На маленьком раскладном столике стояла початая бутылка водки, два граненых стакана, лежали ломти ржаного хлеба и пучок зелени. Я устроился рядом с парнем и вытащил из своего рюкзачка сыр и колбасу.

– Чтобы такому ироду памятник ставить?! – возмутился старик. – Народ, что, совсем рехнулся? Так и прут сюда толпами на «отца народов» полюбоваться. Свобода, видите ли, им надоела, порядок подавай! Я этим порядком сыт по горло – восемь с половиной лет протрубил в лагерях от зари до зари, пока этот хрен усатый не загнулся.

Я растерянно взглянул на парня. Тот подмигнул мне и начал успокаивать разошедшегося старика:

– Брось, Клим Иванович. Дело-то старое, тебя же реабилитировали.

– Валерка, а кто мне молодость вернет и зачеркнет из памяти те восемь с половиной лет?! – не унимался старик.

– Сам пригласил к столу товарища, сам же время теряешь на бесплодные рассуждения, – упрекнул Клима Ивановича Валера и плеснул водки в стаканы. – Давайте выпьем за знакомство.

Я огляделся. Вокруг вагончика лежал всякий строительный материал: арматура, швеллера, проволока, какие-то мешки, сварочные аппараты.

– Я так понимаю, – осмелился проговорить я, – вы же этот памятник и ваяете тут.

– Правильно, ваяем, – отозвался Валера. – А также и охраняем, чтобы народ на сувениры не растащил.

– Ничего не понимаю, – промямлил я в растерянности.

– А что тут понимать, – запальчиво сказал старик, – кино тут снимают. А памятник – это реквизит. Декорации так сказать.

– Теперь понятно, – обрадовался я. – А как фильм-то называется?

– «Восхождение на Фудзияму», – ответил Валера и добавил: – Чингиза Айтматова читал? Есть у него такая повесть.

Я отрицательно покачал головой.