Ослабив на шее щегольской галстук, молодой человек читал рапорт Тарлецкого с явным удовольствием, которое, впрочем, могло относиться и к напитку. На чтение он потратил ровно столько времени, сколько потребовалось на то, чтобы выпить чашку кофе, не дав ему остыть.

– Ну просто роман! Так вы действительно полагаете, что господина, именовавшегося Зыбицким, убил крестьянин? И при этом исчез его портрет? – сказал он, отложив бумагу. Тарлецкий в ответ развел руками, что означало, что он сам понимает, насколько это нелепо, но получается именно так.

– Эх, Дмитрий Сигизмундович, вы сильно нам навредили. Вы даже себе не представляете, насколько сильно. Это могло стать одним из самых блестящих наших дел, а обернулось полным конфузом. По вашей милости. Из-за вашего желания немного нажиться за счет пана Саковича и нашей казны. Черт вас дернул отправиться именно в Старосаковичи! Неужели при вашем-то положении и уме не нашлось ничего основательнее, чем манипуляции с несколькими телегами зерна?

Тарлецкий был вынужден достать платок, чтобы вытереть пот со лба. И дело было не в июньской жаре, застегнутом до подбородка мундире и выпитом горячем кофе.

– И вы не зря волнуетесь, – более жестким, чем до сих пор тоном продолжал таинственный чиновник. – Все могло закончиться для вас очень плохо, попади ваше дело в высшую воинскую полицию. И я, признаюсь, не хотел этому препятствовать, в конце концов, выявлением неприятельских разведчиков должны заниматься они. Благодарите сентиментальность нашего директора, решил дать своему однокашнику шанс что-то исправить. Он вас и для зимней вашей заграничной компании выбрал. Вы, конечно, предположения можете строить, но я вам имя благодетеля не назову, не стоит вам знать. [1] Особенно принимая во внимание любовь вашу блеснуть где уместно, и где неуместно эдакой особой осведомленностью, близостью к высшим кругам. Придется, господин майор, опуститься пониже.

– Так я все еще майор? – попытался пошутить Тарлецкий, однако Александр Леонтьевич его игры не принял, он пока вообще при всей своей любезности не ответил ни на один из его вопросов.

– И разговариваете вы сейчас не с господином де Сангленом [2] , а со мной, только потому, что Зыбицкий был не каким-нибудь заурядным лазутчиком, коих даже гражданские губернаторы великолепно отлавливают, а шпионом высшего разряда. Его барон Биньон привез с собой из Франции, я полагаю, не просто так, а для особых поручений.

Тарлецкий снова вытер пот со лба и неуверенно попытался возразить:

– Но если у него такие важные поручения, зачем ему рисковать и вести подметные речи за Наполеона перед какими-то дурными мужиками?

– Сие тоже особенное поручение. Он ведь и не хотел склонить мужиков к неповиновению, ему нужно было выведать их настроения, а сделать верное заключение о настроениях местного населения способен только опытный шпион, понимающий психологию!

– Вы, Александр Леонтьевич, как будто присутствовали там, на реке, во время разговора, – сказал Тарлецкий, думая, что делает собеседнику комплимент. Он не подозревал, насколько его замечание оказалось точным.

Хозяин кабинета, усмехнувшись, подошел к шкафу и выдвинул из него один из нижних ящиков, содержимое которого вызвало недоумение у заглядывавшего ему через плечо Тарлецкого. Какая-то грязная черная шляпа, какие-то черные волосы, косы… пейсы? Не может быть! Вот почему эти глаза показались ему знакомыми!

Перехватив взгляд Тарлецкого, Александр Леонтьевич снова усмехнулся.

– Это у вас, военных, почитается чем-то недостойным сменить свой мундир на какую-то иную одежду, пусть даже в интересах разведки. Поймай такого переодетого неприятеля французы – даже пулю бы пожалели, вздернули бы на ближайшем дереве, – сказал он, при этом совсем не рисуясь. – Так что приходится нам, статским, по необходимости чертом рядиться. Для нас не зазорно. Особенно в государственных интересах. А польза от этого маскарада могла быть большая. Кабы не вы.

Сказав это, Александр Леонтьевич положил на стол то, что достал из шкафа – рублевую ассигнацию.

– Возьмите. Вы, помнится, грозились, что я за своим рублем в Вильно поеду? Получилось наоборот. А я извозом не зарабатываю.

От такого эффектного удара Тарлецкий, до сих пор столько раз громивший в диалогах своих оппонентов, просто «поплыл».

– Я… Простите… Я же не знал… Я не мог себе представить… Виноват, – на лбу у Тарлецкого снова выступил пот. – Так значит, там, на лесенке у окна тоже были вы, а не призрак монаха со старосаковичского болота? Господи, я же едва в вас не выстрелил!

– Это я сглупил, каюсь. Мальчишество. Очень уж хотелось довести дело до конца. Хотелось убедиться, что Зыбицкий в усадьбе, потом попытаться продолжить за ним слежку… Кстати, если бы вы не бросились меня преследовать, я бы увидел, кто убил Зыбицкого. Вы и тут оказались не к месту. В то, что оружием кого-то из предков Саковичей воспользовался мужик, я не верю. Скорее, заговорщики, которым вы поспешили заявить, что разоблачили Зыбицкого, решили с ним покончить прежде, чем он предстанет перед серьезным дознанием, где сможет многое нам открыть.