Василь шел в село краем болота. Клочки белесого тумана опускались на прыщеватые кочки, поросшие длинной, но тощей травой. Земля под ногами была зыбкой, будто кисель. При каждом шаге словно злая трусливая шавка хватала Василя за пятку и тут же отпускала с раздраженным тявканьем. Василь решил, что больше никогда не пойдет этой дорогой. Наконец, он миновал болото, до окраины села оставалось пройти краем леса не больше версты, Василю даже показалось, что в промежутке между тихо плывущими парусами тумана он увидел свою хату. Было еще слишком светло, чтобы идти домой. Вот когда пожалеешь о том, что ночи в эту пору так коротки, хотя крестьянин обычно рад длинному дню. Василь прислонился к стволу березы, сорвал былинку, несколько раз укусил ее сладковатый стебель.

Вдруг сзади всего в нескольких шагах хрустнула ветка. Василь нащупал топор, который всегда теперь носил с собой за поясом, и присел на корточки, спрятавшись в молодой березовой поросли. Вскоре он различил силуэт невысокого человека, который медленно приближался к тому месту, где, крепко стиснув отполированное мозолистыми руками топорище, прятался Василь. Увидев штаны с форменным тонким кантом и сапоги казенного покроя, Василь решил, что это какой-то царский полицейский чин, снова хотят схватить его, но потом он разглядел богатый шляхетский жупан, и снова все стало непонятно. Человек остановился в трех шагах от Василя, у той самой березы, прислонившись к которой тот только что смотрел на свою хату. Василь теперь хорошо видел его лицо: широкие скулы, крутой лоб, раздутые ноздри, короткая рыжеватая бородка, приоткрытый беззубый рот.

– Тимоха? – удивленно проговорил Василь и, преодолевая собственное сомнение, поднялся из-за своего укрытия. Человек, в котором Василь узнал своего молодого соседа, год назад отданного в рекруты, вздрогнул от неожиданности и схватился за что-то под полой своего роскошного жупана.

– Жук? Тимохвей? – повторил Василь, уже совершенно уверенный в том, что не обознался.

– Ты кто? – неуверенно спросил Тимоха, не убирая руки из-под полы.

– Не признал соседа? – криво улыбнулся Василь, который понял, что его теперь действительно трудно узнать.

– Дядька Вашиль? – наконец, догадался Тимоха и показал свой беззубый оскал. – Здорово же ты переменилшя.

– Ты тож не попригожел. Зубы свои на царской службе съел?

– Ага! – ответил Тимоха с таким видом, будто ему даже весело об этом вспоминать. – Мясу шильно чьвердую давали.

– И жупаны такие тоже всем на службе дают? Может, зря я своего сына от рекрутчины берег?

В ответ на это Тимоха почесал в затылке. Откуда у него этот роскошный с серебряным шитьем жупан, он и сам плохо помнил. Ел, пока лесами дошел до села, что попало. Раз даже снял с веточки какие-то грибы, которые, верно, белка на зиму насушила, стал их жевать по дороге, чтобы хоть чем-то обмануть голодное пузо. Понравилось даже, сорвал на поляне и съел еще каких-то сыроежек. А потом вдруг стало мерещиться всякое: будто муха величиной со свинью угощает чаем белку, та вообще огромная, как кирасирская лошадь, все такие смешные! А белка мухе говорит, мол, сейчас под чаек попотчует пирогами с грибами, а Тимохе только смешно – грибы-то он у нее стащил… А вот тот дядька, что изпод земли вырос, верно, на самом деле был. Жупан-то вот – его пощупать можно. А дядька этот чудаковатый давай Тимоху выспрашивать: и кто он такой, откуда идет, чего видел? А Тимоха веселый такой, все как есть стал этому дядьке рассказывать: и как из полка убежал, и что француз пришел уже в самую Вильню, и как его задержал конный пикет, по счастью, не российский, и как его в тот же день отпустили домой, сделав ему такую милость только за то, что он здешний. (В доказательство достаточно было поговорить по-польски и пообещать, что маленько проведает дома своих, а потом пойдет служить Наполеону). Лесной дядька этому сильно обрадовался, прямо расплакался, представился Тимохе каким-то султаном [8] и велел откуда ни возьмись появившемуся слуге даровать Тимохе жупан со своего плеча вместо ненавистного ему русского мундира, еще и холодной кашей велел накормить. А сам, кажись, пошел чай пить с мухой и белкой…

– Не, жупаны полагаются не всем. Токмо героям. Что в селе-то? – наконец, ответил Василю Тимоха.

– Не ведаю, Тимоха. Нельзя мне до дома открыто. Стерегут меня, будто злодея.

– Ты чего, убил когошь?

– Никого я не убивал. Пока не стемнело, слухай, расскажу.

И пока над селом сгущались сумерки, Василь очень коротко рассказал Тимохе, почему ему приходится идти в собственный дом ночью, таясь от людей.

– Выходит, мы теперь с тобой оба в бегах, – усмехнулся Тимоха, выслушав короткую историю соседа и покачав головой, – нам теперь друг друга держаться надо.

– Вдвоем лучше, – согласился Василь. – А как же ты, Тимохвей, решился с царской службы сбежать? Теперь гляди, ежели поймают – не поглядят на твой жупан, не помилуют.

– Да я давно решилшя. Шьлушяя только ждал, – отчаянно шепелявя, начал хвастаться Тимоха. – А как про войну объявили, уштроилашь тут шуета… Вот тут мы, кому до дома недалеко, под шумок – ды в лясок. Я и Антошя звал… Антошь Кротович наш, вмешьте в одной роте мы с им были… дык той трясется вешь – боюшь, кажа, пришягу давал. Пришягу царю побоялшя нарушить, стало быть. А на кой ляд мне той царь? – Тимоха опять приоткрыл в улыбке рот, похожий на глубокую дыру.

В это время тихий ветерок поменял свое направление, паруса тумана всей нестройной эскадрой, врезаясь друг в друга и перемешиваясь, поменяли галс и тихо поплыли от села навстречу Василю и Тимохе.

– Чуешь, Тимоха? Никак мясо варят… – покрутив своим приплюснутым носом, сказал Василь.

– Пойдем, поглядим! Не могу терпеть!

Во дворе у Василя горел костер, разведенный под внушительной величины котлом, в котором действительно варилось что-то, наверное, очень сытное.

– Супэ! – крикнул кто-то возле костра, и будто по сигналу трубы отовсюду – из василевой хаты, из хлева, из-под росшей возле дома груши – как тараканы, повылезали люди, десятка полтора. Одни были в смешных колпаках, другие с открытыми головами, одни в коротких темных сюртуках, другие в простых белых рубахах, но все с мисками и ложками. Весело долдоня на непонятном языке, некоторые притушив пальцем трубочку, чтобы докурить после ужина, они собирались вокруг костра.

– Кажишь, пранцужы… – прошептал Тимоха, и они с Василем столкнулись плечом в плечо, прячась за одну и ту же березу.

Котел был снят с огня, и, прежде чем разливать «супэ» по мискам, в варево обильно накрошили хлеба.

– Точно, пранцужы! Жрут, будто шьвиньи! – подтвердил Тимоха.

– Ну? В моей хате? – не поверил Василь. Но основания не верить собственным глазам не было. Пламя костра освещало в наступающей темноте казавшиеся какими-то необычными чужие лица. Никто даже не перекрестился, прежде чем жадно наброситься на еду.