Эти возражения одновременно трансцедентальны и экзистенциальны. Сценарный анализ считает императивы родительскими приказами, а цель существования многих — в исполнении этих приказов. Если философ говорит: «Я мыслю, следовательно, существую», сценарный аналитик спрашивает: «Да, но откуда ты знаешь, о чем мыслить?» Философ отвечает: «Да, но я говорю не об этом». Поскольку оба начинают с «да, но», кажется, что они ни к чему не придут. Но это недоразумение, которое легко разрешить.

3. Сценарный аналитик имеет дело только с наблюдаемыми феноменами и не вторгается на территорию трансценденталистов. По существу, он говорит: «Если вы перестанете мыслить так, как приказали вам родители, и начнете мыслить по-своему, вы будете мыслить лучше». Если философ возразит, что он и так мыслит по-своему, сценарный аналитик может ему ответить, что это в определенном смысле иллюзия, и, более того, именно эту иллюзию он должен преодолеть. Философу это может не понравиться, но сценарный аналитик будет продолжать придерживаться того, что ему известно. Таким образом, как и в предыдущем разделе, с возражающими с духовной точки зрения, возникает конфликт между тем, что не нравится философу, но что знает сценарный аналитик, и здесь следует остановиться, пока философ не будет готов рассматривать проблему более серьезно.

4. Когда сценарный аналитик говорит: «Цель существования большинства людей — исполнение родительских директив», экзистенциалист возражает: «Но это не цель в том смысле, в каком я использую это слово». На что сценарный аналитик отвечает: «Если найдете более подходящее слово, дайте мне знать». Он имеет в виду, что индивидуум не может даже думать о другой цели, пока соглашается следовать родительским директивам. А предлагает он самостоятельность. Тогда экзистенциалист говорит: «Да, но моя проблема в том, что делать с самостоятельностью, когда обретаешь ее». Сценарный аналитик отвечает: «Я знаю об этом не больше вас. Но знаю одно: некоторые люди не так несчастны, как большинство, потому что у них в жизни более широкий выбор».

Рациональное возражение таково: «Вы сами утверждаете, что функция Взрослого — принимать рациональные решения и что у каждого есть свой Взрослый, способный их принимать. Но как же вы можете в таким случае утверждать, что решение уже принято Ребенком?»

Хорошее возражение. Но существует иерархия решений, и высший уровень — это решение следовать или не следовать сценарию, и пока это решение не принято, все остальные не в силах изменить конечную судьбу индивидуума. Иерархия эта такова. 1. Следовать или не следовать сценарию. 2. Если следовать сценарию, то какому? Если не следовать, то что делать взамен? 3. «Перманентные» решения: вступать в брак или нет, иметь детей или нет, совершить ли самоубийство, убить ли кого-нибудь, сойти ли с ума, уйти с работы или быть уволенным, добиться ли успеха. 4. «Инструментальные» решения: на какой девушке жениться, сколько детей иметь, как совершить самоубийство и т. д. 5. «Темпоральные» (временные) решения: когда жениться, когда иметь детей, когда совершить самоубийство и т. д. 6. Решения, связанные с затратами: сколько денег давать жене, в какую школу отправлять детей и т. д. 7. «Срочные» (сиюминутные) решения: отправиться ли на вечеринку или остаться дома и заняться сексом, поколотить сына или только отругать его, пойти в гости сегодня или завтра и т. д. Каждый уровень в этой иерархии подчинен всем вышестоящим, и каждый низший уровень более тривиален по сравнению с высшими. Но все уровни вносят свой вклад непосредственно в финал и предназначены для того, чтобы финал осуществился как можно эффективнее независимо от того, диктуется ли он директивами сценария или избран независимо. Таким образом, пока не принято решение первого уровня, все остальные решения «рациональны» в экзистенциальном смысле, но, в сущности, рациональными не являются.

«Но не существует никакого сценария», — возражает рациональный противник.

Поскольку противник рационалист, он говорит это не просто потому, что не принимает сценарной теории, и мы постараемся ему ответить. Тут у нас есть возможность предъявить серьезные доказательства. Вначале мы спросим, внимательно ли он прочел эту книгу, а потом предъявим наши доказательства, которые могут убедить его, а могут и не убедить.

Предположим, сценария не существует. В таком случае: а) люди не слышат внутренние голоса, указывающие, что им делать, или если и слышат их, всегда действуют самостоятельно (то есть не жалуются на них и не сопротивляются им); б) люди, которые слышат множество голосов, которые говорят, что им делать (например, те, кто воспитывался у нескольких приемных родителей), так же уверены в себе, как и те, кто воспитывался в одной постоянной семье; в) люди, которые принимают наркотики, слишком много пьют или испражняются на пол, как некоторые разновидности хиппи, не чувствуют, что какая-то не поддающаяся контролю сила толкает их навстречу судьбе, а действуют как самостоятельные личности. Или, напротив, эти «внутренние силы» непреодолимы и не могут быть изменены психологическими методами.

Если все эти гипотезы или хотя бы некоторые из них верны, тогда сценариев не существует. Но клиническая практика свидетельствует, что все эти гипотезы неверны, следовательно, сценарий существует.

Доктринеров можно разделить на два разряда: доктринеры религиозные и доктринеры от психоанализа. С религиозной точки зрения, вопрос о сценарии — это нечто вроде «предопределенности» или же, напротив, свободы воли. На эти вопросы у всех свои взгляды: у пресвитерианцев и иудеев, католиков и магометан. Их разногласия в том виде, в каком их обычно формулируют, выходят за пределы научного рассмотрения.

Возражения психоаналитиков кажутся иезуитскими. Как теория, сценарный анализ неотделим от психоанализа, он является развитием психоанализа, и поэтому некоторыми противниками теории сценариев рассматривается в сущности не как язычество, а как ересь в пределах самой доктрины. Так, монофизитская ересь [67] является всего лишь развитием римской католической доктрины, но она тревожила церковь гораздо сильнее язычества: ведь наказанием за язычество было обращение, а за ересь — обезглавливание.

Чтобы обсудить возражения, выдвигаемые некоторыми психоаналитиками (обычно в споре с врачом, который хочет заняться сценарным анализом в психоаналитически ориентированной клинике или больнице), необходимо установить значение слова «антианалитический».

Сценарные аналитики полностью разделяют взгляды Фрейда и только пытаются несколько развить их в свете современного опыта. Разница между ортодоксальной точкой зрения и взглядами сценарных аналитиков — в расстановке акцентов. В сущности, сценарные аналитики — «лучшие» фрейдисты, чем ортодоксальные психоаналитики. Например, автор настоящих строк не только повторил и подтвердил множество наблюдений Фрейда, но и верит в его теорию инстинкта смерти и в универсальность навязчивых повторений. За это его называют «антифрейдистом». Он также считает, что короткими фразами можно точнее, убедительнее и умнее выразить то, что мы знаем о человеческом сознании, чем длинными тирадами, и что фрейдистская терминология используется для цели, от которой отрекся бы сам Фрейд, а именно — навести тень на ясный день. За это его называют «антианалитиком»: не за какие-то дела, а просто за высказанную мысль. Сценарные аналитики верят в бессознательное, но подчеркивают сознательное, когда имеют дело с конкретным пациентом, который не подходит ортодоксальным психоаналитикам, по собственным словам Фрейда. Далее, сценарные аналитики не утверждают, что то, чем они занимаются, есть психоанализ, поскольку это не так. (Большинство терапевтов, занимающихся психоаналитической теорией, которая не является психоанализом, пытаются следовать правилам, изложенным психоаналитиками, что, разумеется, неправильно и препятствует лечению.) Следовательно, сценарных аналитиков можно было бы назвать «парафрейдистами», но нельзя справедливо называть антианалитиками, и тем более антифрейдистами.