– Да это не из барабанов. Это из ботинок. Я сегодня на пляже был...

Музыканты переглянулись. Стало окончательно ясно, что говорить с ним стоит только серьезно. Осушив свою кружку, Ти Брайен задал вопрос, который, пожалуй, тут хотел задать каждый:

– Я вот что думал у тебя спросить. Мы уже давно вместе играем, а такое впечатление, что ты какой-то другой, что ли... Не наш...

Ринго огляделся. И обнаружил, что все с любопытством ожидают его ответа.

– Да бросьте, – смутился он. – Я такой же как и все. Просто... – и тут он процитировал фразу, которую учил уже несколько дней: – ...для каждого индивидуума приемлем лишь, э-э... исконно субъективный алгоритм сублимации, м-м... чувственных идей...

Ти Брайен озадаченно посмотрел на него:

– Ну вот и я о том же... – протянул он.

Когда маленькому Ричарду Старки исполнилось три года, его родители разошлись. Ринго, услышав это слово, решил, что папа с мамой шли навстречу друг другу, но почему-то не встретились.

– Папа заблудился? – спрашивал он у матери.

– Наверное, – соглашалась миссис Элси.

– Ему холодно и одиноко?

– Не уверена, – отвечала мать, мягко уходя от дальнейшего обсуждения скользкой темы. Но Ринго принимался за новую, не менее для нее болезненную:

– А почему у меня нет ни сестренок, ни братишек?

– Об этом ты когда-нибудь спросишь у папы.

– Когда я стану папой, у меня будет целая куча братьев и сестер! И двоюродных и троюродных!

– Ладно, «папа». Спи, – говорила миссис Элси. – Давай-ка, я лучше расскажу тебе сказку...

– Про бабушку?

Сказка про бабушку матери изрядно поднадоела, но повторять ее приходилось вновь и вновь:

– Далеко, далеко, кварталах в трех от сюда, живет твоя бабушка. На самом деле она – принцесса. Но никто об этом не знает. Вокруг ее дворца раскинулась прекрасная дубовая роща, окруженная высокой железной оградой, огнем сверкающей на закате. В роще живут птички и белочки, они грызут орешки и поют песенки.

– Птички грызут, а белочки поют?

– Да, – согласилась мать, решив, что так даже интереснее. – И танцуют менуэт.

– А собачка у нее есть?

– Ну конечно. У собачки есть своей отдельный домик с ванночкой и туалетом, несколько больших комнат, гостиная с прекрасной мебелью и телевизор...

– Хочу к бабушке, – заявил Ринго. – Хочу быть собачкой.

Когда ему исполнилось десять, он отыскал свою сказочную бабушку. Оказалось, она живет совсем недалеко, в том же что и он районе Дингл, самом грязном в Ливерпуле. И она так же катастрофически бедна, как и все прочие его родственники.

Зато ее «дедушка-принц», оказавшийся портовым докером, очень подружился с мальчиком.

Это был настоящий пролетарий. Он пролетал во всех своих делах. Он был чудаком и большим оригиналом. Он был абсолютно необразован, но, чтобы это не бросалось в глаза, всякий раз вставлял в свою речь очередное «умное» словечко, услышанное по радио.

– Ну и молодежь сейчас, Ричард, говаривал он, потягивая дешевое виски. – Одни шовинисты кругом. Все хотят легких денег! А вот я люблю тяжелые – из серебра или из золота. Но не платят. Шовинизм, да и только! А ты в школу не ходишь! – Как всегда неожиданно сменил он тему. – Шовинистом хочешь стать?

– Да я болел, – оправдывался Ринго. (А болел он по три раза в год.)

– Это ты умеешь, – соглашался дед. – А слыхал, сынок, по радио говорили, что, мол, появились еще и эти... как их... антишовинисты, во как! Эти, небось, еще похлестче будут! Я не выдержал, даже стихотворение про это сочинил.

– Ты, что дедушка, поэт?

– Сам ты – поэт... Поэты все – шовинисты, у них печатные машинки есть! А я – трибун. Слыхал про трибунов? Так-то. Ну, слушай. – И, сделав большой глоток, дед прочел:

– Ну как?

– Душевно, дед.

– Слушай дальше.

– Да-а, – Ринго восхищенно смотрел на деда. – А я скоро тоже кем-нибудь стану. Вот увидишь, кем-нибудь великим. Например, в оркестре буду играть. Первую скрипку.

– Да ведь ты скрипку-то и в руках не держал!

– Ну и что?! Я уже на барабанах почти научился!

– На барабанах только шовинисты стучат! А первая скрипка, это, брат, совсем другое. Первым, брат, стать не просто. – Он оценивающе оглядел внука, и, не найдя ничего великого в его тщедушном теле и носатом лице, сказал сокрушенно, но честно:

– Нет, сынок. Первым – не будешь.

– А вторым?

– Никогда.

– Ну, а третьим?

– Ни за что! – разошелся дед и даже ударил кулаком по столу. – Долой шовинизм!