Хотя, если вы хоть раз бывали на пляже Варадеро, вы меня, конечно, понимаете. Помню, читал где-то, что Колумб, впервые увидев Кубу, записал в дневнике следующие слова: «Это прекраснейшая из земель, которую когда-либо видели глаза человека…». И я с ним полностью согласен. Может, кто-то захочет поспорить с этим утверждением, но я лично спорить не буду, ибо на вкус и цвет, как известно, товарищей нет. Но полупустынный бесконечный белоснежный пляж из кораллового песка с накатывающими на него лазурными волнами – это лучшее из воспоминаний моей прошлой жизни. Я помню алеющий закат над океаном, летящих над волнами пеликанов, пальмы, склоненные над песком и себя, сидящего в шезлонге с книжкой на коленях, любующегося на эту красоту и мечтающего запомнить этот час на всю жизнь. Ну, по крайней мере, хоть это я не забыл.

Есть у меня, конечно, и нормальное имя, как меня когда-то называли мать с отцом, а потом и жена – Егор. По паспорту – Егор Николаевич Соколов, бывший интеллигентный человек – БИЧ, как говорили еще во времена СССР. Сейчас правда именуют иначе – БОМЖ, но суть от этого не меняется. Да и нет у меня никакого паспорта, еще года три назад продал «черным» за литр. Как нет и квартиры или другого постоянного места жительства. Последние несколько месяцев с Лёлей в этом подвале кантуемся.

И мысль опять свернула на Лёлю. Кто она такая, откуда взялась, как докатилась до жизни такой – я не знаю. Вроде бы как-то обмолвилась, что медсестрой работала, но я тему продолжать не стал. Медсестрой, так медсестрой, мне какая разница? Сейчас просто бомжиха Лёля. Хотя и странная. Я уже говорил, что никогда не видел ее на «промысле». И никто из моих знакомых не видел. Но к вечеру всегда появляется с «уловом», и всегда неплохим – пожевать, там, и выпить. Я никогда не спрашиваю, откуда. Какая мне разница? Здесь главное результат.

Да я, собственно, тоже одиночка, не люблю компании, особенно, когда трезвый или с похмелья. Когда выпью, конечно, все алкаши – братья, а все бабы – красавицы. Но это не я, это водка во мне выпендривается. Так-то я, скорее, интроверт, мне одному никогда не скучно, а компании на трезвую голову раздражают. Но водка меняет человека, это всем известно.

Поэтому плелся я как всегда один по бульвару, а народ от меня тоже привычно шарахался. Воняю я, наверное, ужасно, но я этой вони уже не чувствую. Умом знаю, что должна быть, а нюхом не чую и всё тут. Стерпелся с ней, сросся, снюхался. А потому на народ, шарахаюшийся от меня, внимания не обращаю, их проблемы. Мне и своих хватает. Вернее, только одной проблемы, которая составляет суть и смысл моего существования все последние годы: где найти выпить?

Варианты есть разные. Можно, например, по мусорным бакам пошарить, что-то всегда найдется. Но я не люблю, муторно это. Хотя давно уже ничего не стесняюсь. Можно попытаться что-то украсть, хотя это у меня никогда не получается. Нет у меня коммерческой жилки. Почему-то всегда коммерция у меня в голове соединялась с воровством, мне кажется, что для того и другого нужны схожие качества. Это как, знаете, полиция и бандиты на самом деле люди одного склада и лишь случай разводит их по разные стороны закона. В этом мне тоже не однажды приходилось убеждаться. Другой раз уж лучше к бандитам попасть в руки, чем к ментам.

Понимаю, что не все, наверное, такие и, возможно даже, что хороших ментов больше. Но мне почему-то в основном плохие попадаются. Наверное, хорошие менты попадаются только хорошим людям. Что, по большому счёту, где-то даже справедливо.

Июньское солнце припекало грязную обросшую голову, и я перешел на другую сторону бульвара, туда, где тень от старых тополей давала хоть какую-то защиту. Утренние 150 грамм, выпитые в подвале, постепенно выветривались. Опять становилось тошно, муторно, как на душе, так и во всем теле. Привычно заныл шрам под сердцем – память об Афгане, куда меня ещё в лохматом 1982 году загнали молодым солдатиком, глупым и наивным, твёрдо верящим в идеалы и справедливость, в интернациональную помощь братскому народу, выбравшему социалистический путь развития. Что, конечно, на войне из меня быстро выветрилось.

Нет, я не десантура какая, типа – «Никто, кроме нас» и остальные понты. Видел я их на войне всякими. Это вам не пьяными в фонтане купаться или тельняшки перед девчонками рвать. Война сразу показывает, кто есть кто. Вы не подумайте, я против них ничего не имею, нормальные ребята, воевали как все. Но основную работу все-таки делали не они, а такие, как я – обычные лошадки войны, на которых все и держится. Короче, пехота, если по-старому. А по-современному – мотострелковые войска. Что обидно, все полтора года после учебки ни единой царапины, а под самый конец, когда уже дни до дембеля считал, да парадку подшивал – на тебе! Как будто Афган не хотел отпускать меня, не оставив о себе ничего на память.

Мы тогда колонну сопровождали, обычное дело, наша рота этим, в основном и занималась. Да и участок относительно спокойный был, поскольку не самый удобный для засады. Поэтому мы не особо и бдели, если честно, кто-то даже дремал. Известно, что солдат пользуется каждой минутой, чтобы поспать. Короче – расслабились. На этом нас и подловили. Когда сверху застучали автоматы, я только и успел, что голову вскинуть, как одна из первых же пуль нашла свою цель. Мне словно кувалдой в грудь с размаху засадили. Дальше почти ничего не помню. Так, какие-то смутные образы, обрывки воспоминаний, да и то я не уверен, что это мне не привиделось в бреду. Но тварь в моих снах именно тогда и появилась.

По настоящему очнулся уже только в ташкентском госпитале, где я проходил курс реабилитации после операции, которую сделали еще в Кабуле. Хирург сказал – чудо меня спасло, еще бы пару миллиметров и пуля вошла в сердце. И тогда каюк настал бы сразу.

Я сейчас часто жалею о том, что меня тогда не убили до конца. Не шакалил бы сейчас по помойкам в поисках жратвы. И дочь моя другого мужика не называла бы папой, потому что не было бы у меня дочери. Эх, ладно, что об этом думать, всё равно ничего не изменишь!