Настя хохотала. Она совсем не боялась выстрелов. И глечиков ей было не жаль.

На следующий день они всей ватагой отправились на Соборную площадь, благо день был воскресный, ярмарочный.

Нестор, Щусь, Лепетченки, Калашник и Лашкевич шли по базару.

Базар был богатый, голосистый. Глаз не оторвать от рядов. Чем тут только не торговали! Даже тем, что здесь отродясь никогда не произрастало.

А ряды с салом и мясом! А молочные! А овощные! Дальше – свиной визг, гусиный гогот, куриный крик. Еще дальше…

Нет, должно быть, еще не родился тот художник, который бы сумел на холсте изобразить изобилие новороссийских ярмарок, их яркую сочность и праздничную красоту! А может, и холста такого еще не соткали, чтобы поместилось на нем столь сказочное богатство!

– А от макитры, товар нехитрый! А ще глечи только шо из печи, налывай хочь молоко, хочь квас – добра жизня буде у вас!..

– Стоп! – остановил друзей Нестор и сам встал как вкопанный. Глаза Лепетченков и Калашника проследовали за его взглядом. Там, чуть на отшибе, стояла легкая бричка-одноконка, доверху груженная горшками, глечиками, макитрами. Хозяин выкрикивал свои зазывалки. Лошади рядом не было – хозяин привязал её неподалеку под акацией, в тенечке…

– А як? – поняв все, спросил Иван Лепетченко.

– Шут його знае, – задумчиво ответил Нестор.

Стояли. Озабоченно глядели на воз с горшками. Размышляли.

– У кого деньги есть? – спросил Нестор.

– У нас – пятьдесят копийок, – ответил Сашко Лепетченко. – Мамка далы, шоб пшеныци курам купылы.

– Давай.

– А як же… – поколебался Сашко.

– Верну!.. Федос, Калашник!

Те отрицательно помотали головами.

– А ты, Тимош? – Нестор обратился к Лашкевичу. – Ты ж только вчора сизарей продав.

– Гроши мамка забралы.

– Вси?

– До копийкы.

Нестор дернул Лашкевича за штаны. Раздался мелодичный звон.

– Як свинья-копилка дзенькаешь, – обрадовался Щусь.

Лашкевич, вздыхая, достал из кармана несколько монет. Прежде чем отдать их Нестору, спросил:

– А процент буде?

– Буде, – уверил Нестор. – По шее!

В ладонь Нестора легла мелочь.

– Там же товару рублив на сто.

– Я поторгуюсь! – весело подмигнул Нестор. Он оторвался от компании и, пробиваясь сквозь базарную толпу, направился к бричке с горшками.

Друзья издали видели, как он подошел к пожилому крестьянину – владельцу посуды, вступил с ним в переговоры. Вот Нестор показал туда, где над широкой, призывно открытой дверью белела надпись «Корчма». Дедок некоторое время колебался, и Нестор горячо его уговаривал. Потом старик принял у Нестора деньги и направился к корчме. По пути он пару раз оглянулся, видимо, чувствовал какой-то подвох в предложении хлопца.

Лепетченки, Щусь, Калашник и Лашкевич, разгадав замысел Нестора, стали подтягиваться к бричке.

Едва дедок вошел в корчму, как они оказались рядом с приятелем.

Понимали друг друга без слов. Нестор, Щусь и Калашник взялись за оглобли, братья Лепетченки и Лашкевич толкнули бричку сзади. И она тронулась, легко покатилась…

Вот они уже свернули за угол, в узкий переулок. Ускорили ход. Перешли на бег.

– По траве! По траве! Шоб без слидов!

Бежали, хохотали.

– Як тоби удалось?

– За казенкой дидка послав. Сказав, шо мени по малолетству не продадуть. Пообищав и йому половину штофа за труды.

– Ну, артист!

Бежали. Гремели на ухабах горшки и макитры.

Сгрузили все добро в старой кузне. Прикрыли бурьяном. Пустую бричку толкнули с пригорка вниз…

Под вечер все четверо, груженные макитрами и глечиками, пришли во двор соседки.

– Позвольте вернуть долг, тетка Дунька!

– Де взяли? – сурово спросила соседка. – Чуже! Не визьму!

– Купылы! – успокоил ее Нестор.

– Брешете!

– Собака бреше! Забирайте. А то у мене патроны ще есть! Все перебью!

– Ну, грець з вами! Заносьте!

Занесли в хату, расставили на доливке возле печи. И вышли. Нестор задержался в двери.

– Тот дидок, шо горшки продавав, сказав, шо таку посуду лучше в темноте держать. Не так выгорае. Так вы их это… под припичок.

– Я так и знала, шо крадени! – всплеснула руками соседка.

– Куплени, шоб мене чорты на том свити… Рубь заплатылы!..

…Вечером при свете лампы Нестор в который раз разбирал кольт. Протирал каждую деталь. Любовался. Снова собирал.