– Всё нормально! Насть, всё нормально. Просто на стекло наступила, – пытается успокоить дочь Катя, а Наська уже едва держится. Вижу, как плечики подрагивают и сама она в игрушку вцепляется.

– Вас что, вообще одних оставить нельзя? – как можно веселее спрашиваю я, но голос хриплый, и успокоить Настю выходит хреново.

– Лампочка взорвалась, а я сдуру шагнула… босиком.

Катя стоит, поджав одну ступню, с которой по пальцам стекают алые капли. Как идиот пару секунд не моргая смотрю на её ноги, выглядывающие из-под домашнего платья до колена. Изящные, стройные, от одного вида рот слюной наполняется. И чувствую себя грёбаным извращенцем, раз в такой момент думаю о том, как они смыкаются на моей пояснице.

– Так, Настюх, ты давай пока с поля боя дуй. Поросёнка своего уложи спать, например. А мы сейчас маме первую помощь окажем. Потом я жрать сготовлю и тебя позовём. Идёт?

– Идёт… А мы…

Малая замолкает, так и не спросив того, о чём хотела, просто разворачивается и уходит, очевидно, решив, что «мама» в хороших руках.

– Садись давай, сейчас гляну, не осталось ли в ноге стекла, – киваю на стул, и стоит только Персидской начать отнекиваться, повторяю с нажимом: – Садись, я сказал.

Порез оказывается неглубоким, а вот ощущения, когда промываю его перекисью, осторожно держа ногу Кати в ладони – запредельными. Реально как током бьёт – раз, другой, третий. И уже начинаю молиться, чтобы стояк было не видно, когда поднимусь с корточек.

– Что Вадим сказал, когда мы с Настей уехали? – задаёт вопрос Персидская, и я вскидываю на неё глаза.

Вот. Отличный вопрос, который тут же отрезвляет. Прям холодом по нутру проходится. И видимо, это отрезвление нужно не только мне, потому что вижу, как смущена жена шефа.

Конец ознакомительного фрагмента.