Не было ли в таком видении полностью механизированного тела, покрытого непроницаемой оболочкой технологий, отражения мечты Наташи и импульсивного отказа от слабости и смертности ее собственного тела?

– Если наше тело выйдет из строя, – рассуждала она, – нам придется заиметь еще одно. Вы можете умереть в любой момент, но это совершенно не нужно и неприемлемо. Как трансгуманиста меня не заботит смерть. Я не терпима к ней, я зла на нее. Мы постоянно обеспокоены смертностью, всю жизнь мы ощущаем дыхание смерти.

Я не мог не согласиться – с этим невозможно смириться, это всегда было и будет причиной нашего отрицания самих себя. Разговор с Наташей напомнил, что именно в трансгуманизме всегда казалось мне таким волнительным – его принцип, что каждый из нас словно в тюрьме, словно приговорен к смерти. И необычность утверждения трансгуманизма в том, что технологии смогут спасти нас, освободить от этого приговора. Все это сложно свести воедино.

Эти предположения о криоконсервации и механизмах, управляемых разумом, казалось, зависли где-то между технологической надеждой и ужасом смерти. Не могу даже подумать, что это может быть правдой. Но также мне сложно поверить и в наш мир – реальный мир с невероятными технологиями, экономикой, системой массового помешательства, головокружительным подавлением веры, невообразимыми нововведениями и варварствами.

Насколько мне известно, сегодняшний мир не был хоть сколько-нибудь ожидаем, и все же мы здесь. Так я размышлял, пока сидел в аэропорту Феникса перед посадкой на рейс в Сан-Франциско. Я еще не отошел от перелета из Дублина и находился в состоянии прострации. Не были ли технологии на самом деле стратегией обезличивания? Разве все это – социальные сети, Интернет, воздушные путешествия, космическая гонка, телеграф, железная дорога, изобретение колеса – не является древнейшим стремлением человечества преодолеть самих себя, избавиться от тел, оторваться от пространства и времени?

Такие мысли роились в моей голове после дня, проведенного среди крионированных тел, и разговора с Максом и Наташей. В Сан-Франциско мне предстояла встреча с человеком, который работал над окончательным преодолением природы. Я направлялся к нейробиологу, чей долгосрочный проект был посвящен загрузке человеческого разума в машины – будущему, на которое надеялись цефалоны в «Алькоре».

Вот как все происходит. Вас укладывают на операционный стол в ясном сознании, но полностью обездвиженным. К вам, кланяясь с церемониальной формальностью, приближается человекоподобный робот. Ловкими движениями машина последовательно удаляет заднюю поверхность вашего черепа и аккуратно прикасается тонкими и нежными, словно паучьи лапки, пальцами к липкой поверхности вашего мозга. В этот момент у вас могут возникнуть сомнения. Отбросьте их, если сможете. Пути назад нет. Вы уже по уши увязли в этом.

Машина сканирует химический состав вашего мозга рецепторами высочайшего разрешения на своих пальцах, передавая данные на мощный компьютер на другой стороне операционного стола. Она погружает пальцы в мозг, сканируя все более глубокие слои нейронов и создавая трехмерную карту бесконечно сложных связей, одновременно генерируя код для моделирования их активности на компьютере. Как только работы будут завершены, другой механический придаток, менее тонкий, менее деликатный, удалит отсканированный мозг и поместит в контейнер для последующей утилизации отработанного биологического материала.

Он больше вам не понадобится.

В какой-то момент вы осознаете, что находитесь вне своего тела. Вы наблюдаете с грустью, или даже с ужасом, или с отстраненным любопытством за сокращением спазмов тела на операционном столе – последних бессмысленных конвульсий плоти, отжившей свой срок.

Жизнь животного на этом заканчивается, а жизнь машины – начинается.

Таков примерный сценарий, описанный Хансом Моравеком, профессором когнитивной робототехники Университета Карнеги – Меллона, в книге «Дети разума: будущее роботов и человеческого интеллекта» (Mind Children: The Future of Robot and Human Intelligence). Моравек был уверен, что будущее человеческого вида будет включать в себя массовое бегство из биологических оболочек с помощью процедур подобного рода. Это убеждение разделяют многие трансгуманисты. Рэй Курцвейл, например, – видный поборник идеи загрузки сознания. «Эмуляция человеческого мозга на электронной системе работает гораздо быстрее, чем наши биологические мозги, – пишет он в своей работе «Сингулярность приближается» (The Singularity Is Near). – Хотя человеческий мозг имеет огромные масштабы параллельных структур (порядка ста триллионов межнейронных связей, потенциально способных действовать одновременно), в остальном, по сравнению с современной электроникой, он крайне медленный». Курцвейл утверждает, что достаточно мощные и емкие компьютеры, необходимые для выполнения такой эмуляции, и достаточно продвинутые технологии сканирования мозга станут доступны к началу 2030-х годов.

И это, конечно, серьезные обещания. Мы говорим не только о значительном увеличении продолжительности жизни, но и о расширении когнитивных способностей человека. Мы говорим о бесконечных копиях самих себя. Пройдя подобную процедуру, вы бы существовали, если здесь уместно использовать слово «существовать», как объект неограниченных возможностей.

Я узнал, что такое представление о бестелесном разуме является основным понятием трансгуманизма. Этот заключительный акт отделения от природы был, по сути, высшей целью движения, именно тем будущим, для которого все тела и головы были сохранены в гигантских дьюарах «Алькора». Но, как я понял, эта концепция находится непосредственно в области предположений, это вопрос научно-фантастических романов, дискуссий технофутуристов, мыслительных философских экспериментов.

А потом я встретил Рэндала Кунэ.

Нас представили друг другу на трансгуманистической конференции в Сан-Франциско. Он не выступал на ней, а только слушал. Он был спокойным и замкнутым человеком лет сорока, говорил четко и кратко – как человек, не являющийся носителем английского языка. Мы пообщались мельком, и, должен признаться, в тот момент я был совершенно не уверен, что беседую именно с Рэндалом. Когда мы расставались, он протянул мне визитку, и только вечером, когда я вернулся к себе отель, я достал ее из кошелька и хорошенько рассмотрел. На визитной карточке был изображен ноутбук со стилизованным изображением головного мозга на экране. Меня привлекла таинственная подпись внизу: «Carboncopies. Точные углеродные копии: реальные пути извлечения субстрата независимого разума. Рэндал А. Кунэ, основатель».