Отвечая на поцелуй, я стаскиваю с Неро куртку. Движением плеч он сбрасывает ее с себя, а его рот, оторвавшись от моих губ, обрушивается на мою шею. Я откидываю голову, открывая ему лучший доступ.

— Ты доводишь меня до бешенства. Я хочу затрахать тебя до смерти, — рычит он, и я дрожу, а дыхание застревает в горле. — И это чертово платье, — он грубо задирает подол, и низкий стон вырывается из горла Неро, когда его пальцы касаются моих бедер. На мне нет нижнего белья, потому что платье облегающее. Подхватив под ягодицы, Неро легко приподнимает меня. Я обхватываю его ногами, а руками крепко обнимаю широкие плечи. Моя спина врезается в стену, и висящая на ней картина опасно раскачивается.

Губами, зубами и руками он убеждает меня в своем предположении. Я зарываюсь пальцами в его волосы и сжимаю в кулаках густые пряди, прося о большем и желая его наказания так же сильно, как и удовольствия. Он кусает меня за шею настолько грубо, что я чувствую, как его зубы прокусывают кожу. Моя голова запрокидывается, и я тяжело дышу, когда Неро проводит языком по ране. Опустив руки ему на грудь, я хватаюсь за ворот рубашки и рывком ее распахиваю. Разлетевшиеся в стороны пуговицы стучат по кафельному полу, словно капли дождя в грозу, неплохо дополняя ураган, коим и является Неро. Его губы снова прижимаются к моим: требовательно, властно, жестоко. Мои голые ноги, обхватывая его торс, прижимаются к горячей обнажившейся коже Неро, и во мне вспыхивает такое непреодолимое желание ощутить его в себе, что я, просунув руку между нами, рывком расстегиваю пряжку его ремня. Необъяснимая, всепоглощающая потребность почувствовать его внутри накрывает меня, и он дает мне то, чего я хочу, стягивая брюки и боксеры вниз и одним толчком вгоняя в меня член.

Это как наказание и спасение одновременно: боль и удовольствие, свет и тьма, добро и зло — все сливается воедино, а черта, разделяющая нас, стирается. Нет больше меня, и нет его. Есть мы. Единое целое, воплощенное друг в друге. Две половинки разбитого.

Его лоб прижимается к моему, а рука обхватывает мой затылок, удерживая на месте и заставляя дышать с ним одним воздухом. Обеими ладонями я обхватываю его лицо и закрываю глаза, чтобы прочувствовать каждый жесткий толчок его бедер, каждую легкую вспашку боли, возникающую от того, что он старается проникнуть в меня еще глубже. Я вслушиваюсь в каждый стон, в каждый прерывистый вдох и принимаю все это, на несколько драгоценных мгновений отдаваясь во власть Неро и позволяя ему владеть мной.

Картина, висящая на стене, падает, стекло разбивается, осколки разлетаются по кафелю. Неро же продолжает трахать меня, вколачиваясь все сильнее и напористее, пока я не перестаю понимать, где заканчиваюсь я, и начинается он. Моя голова откидывается назад, а из открытого рта вырывается протяжный стон. Его губы прижимаются к моей шее, зубы касаются кожи, но не впиваются в меня — Неро стонет. Все во мне сжимается, и я с силой цепляюсь в него, когда все мое тело словно взрывается. Волны наслаждения накатывают одна за другой. Напряженные мышцы едва не рвутся. Каждое нервное окончание вспыхивает огнем. По коже пробегают тысячи электрических разрядов. Неро рычит, прижав рот к моей шее, потом кусает плечо, делает еще один мощный толчок и напряженно замирает. С губ Неро слетает мучительный стон, и его мышцы расслабляются. Он упирается рукой в стену возле моей головы и тяжело дышит мне в шею. Мое тело дрожит, а сердце колотится, ударяясь изнутри о ребра. Пытаясь отдышаться, я легко провожу рукой по его шее, и он, подняв голову, встречается со мной глазами. Мы просто смотрим друг на друга, разговаривая без слов, одними взглядами.

Его рука грубо сжимается на моем горле.

— В следующий раз за подобные выходки я сам на хер убью тебя, — произносит он, и я улыбаюсь.

Неро стремительно уходит прочь, оставляя меня в одиночестве.

Рука дрожит, а сердце в груди колотится с такой силой, что звук его ударов эхом отдается в барабанных перепонках — симфония страха и непереносимого горя.

— Пожалуйста, — умоляю я, поднимая взгляд на Николая.

Выражение его лица смягчается, когда он подходит ближе и, протянув руку, убирает прядь волос с моего лица.

— Стань той, кем должна была стать, голубка, — подушечка его пальца скользит по моему подбородку, и я закрываю глаза. По моей щеке катится слеза. — Всади пулю в голову: либо ему, либо себе, — резко говорит он. — Слабые не выживают. В любом случае с этим разбираться тебе, — его губы касаются моей щеки.

Мой взгляд устремляется поверх его руки, к противоположной стене.

— Пожалуйста, не заставляй меня делать этого, — умоляю я. Слезы застилают глаза, но мне наплевать на то, что я выгляжу слабой.

Николай смотрит на меня с отвращением.

— Видишь, что он делает с тобой? Ты — оружие, а оружие не плачет. Выбор за тобой.

Бетонные стены давят на меня, лишая возможности дышать. Николай убирает руку от моего лица и делает шаг назад. Я кладу дрожащий палец на курок пистолета и тяжело сглатываю, ненавидя себя за собственную слабость. Поднимаю глаза на Алекса, прикованного к противоположной стене. Его торс обнажен, истерзанное тело истекает кровью, которая, смешиваясь с потом, покрывает его рельефные мускулы багровыми пятнами. Темные волосы взмокли от пота, несколько прядей прилипли к лицу. Я смотрю в его прекрасные зеленые глаза, полные боли и тоски. Тоски по тому, чего никогда не будет. Тоски по фантазиям и мечтам.

Но здесь мечтам не место. Здесь либо ты проклят от рождения, либо тебя сделают таковым: будут ломать и лепить заново до тех пор, пока в тебе не останется ничего, кроме желания убивать, отнимать, уничтожать. Я думала, что в объятиях Алекса нашла небольшую отдушину, маленький оазис в этой искаженной версии ада, но ошиблась. Потому что от самого себя не спастись — нет спасения от того, кем ты стал. Просто на мгновение Алекс помог забыть об этом. Он заставил меня почувствовать то, чего я не чувствовала с тех пор, как меня забрали. С тех пор как забрали Анну.