— Ты сильно радуешься, Кира радуется меньше. Она грустит.

Вот же ж, я балда! Совсем забыла, что девочка потеряла работу и считает, что у нее все плохо. Из-за разницы в росте заглянуть в лицо высоченной амазонке не составило труда, как она ни отворачивалась. В тёмно-синих глазах клубилась тоска.

— Кириарнисса, — я постаралась использовать интонацию, с которой выгоняла мужиков из курилки, — мне нужна теплая одежда. Предложения есть?

Мда, с требовательностью я, по ходу, переборщила, вона как бедняжка во фрунт вытянулась. Голосочек-то в этом теле, будь здоров, однако. Впредь надо бы попридержать. Ткнулась амазонке в кожаное плечо лбом, в молчаливой просьбе простить за невольную резкость, заглянула снизу в глаза, мол говори, я жду ответа и тихо порадовалась, что тревога из этих странных раскосых глаз ушла.

— Можно купить плащ, а можно сходить в таверну забрать ваш старый, ведь была же у вас одежда?

Вот это номер, с чего вдруг амазонка мне «выкает»? Неужели командный тон ее так пригнул? У девочки явные проблемы. Надо будет поговорить с ней.

— Кирочка, а ты думаешь, мои вещи из таверны можно выручить? Было бы здорово, денег больно жалко на покупку новых. — Уяснив конкретную цель, амазонка приободрилась, а я все еще стояла рядом, прижимая ее локоть к себе, дескать, вот смотри, какая я маленькая, чего ты испугалась?

— Сото, старый брыщ, конечно, отпираться будет, но попробовать можно.

Сото, это хозяин таверны? Тот, который выкинул несчастную служанку зимнюю ночь на верную гибель? В душе вспенился такой гнев, что бесплотная Сара отшатнулась, уловив мой настрой.

— Кира, я думаю, что Сото перед тобой очень виноват, очень! Тебе так не кажется?

— В глазах амазонки вспыхнуло понимание, по ярким губам зазмеилась улыбка, а рука поправила клинок. — Нет-нет, дорогая, убивать никого не надо, а вот стребовать виру за моральный ущерб, полагаю, будет правильно. И никто тебя не осудит, даже те, кто стоит над Сото, правда ведь? В кабаке наверняка много еды, вот пусть и поделится. Старый брыщ.

Не знаю, почему, но была убежденность, что то, на что я толкала не в меру послушную девочку правомерно, слово это старинное еще вспомнилось, вира и аналог в чужом языке нашелся. Очень интересно. Не знаю, что такое брыщ, но очень похоже на прыщ.

Сара величественно плыла впереди, указывая нам путь к выходу, а меня вдруг посетила тревога, которую не стоило подавлять, иначе гадкие домыслы просто меня сожгут. Амазонка уже собиралась шагнуть со ступеней, но я придержала.

— Кир, ты ведь не бросишь меня? Вернешься?

Кириарнисса сурово глянула сверху вниз, хлопнула по плечу, да так, что я присела, развернулась и потопала сажеными шагами к живой изгороди, в которой еще зиял узкий проход. Не знаю, что сделала Сара, но ветки раздвинулись, обнажая красивую широкую калитку.

Холод заставил метнуться в дом, именно тут я осознала, что «призрачность» хозяйки стала значительно заметнее, передо мной медленно плыла тень от тени, уводя вглубь коридора. И так ее жалко стало, вот уж буквально вкладывает всю себя в этот дом. Кожа на руках очень знакомо завибрировала, принеся всплеск радости, сила появилась без всякого напряжения, тускло светясь синим. Вот и еще один вопрос, свечение такое слабое, потому что день, или потому, что мой ресурс не успел еще восполниться?

— Сарочка, — позвала я довольно фамильярно, — подожди немножко. — И, догнав, сунула руки прямо в марево широких одежд, собирать энергию в шар мне показалось ненужным промедлением.

— Спас-сибо, — прошелестела хозяйка, — но больш-ше так не делай.

— Почему? Тебе было больно?

— Мне было хорошо, — после непродолжительного молчания ответила она, — но для тебя опас-сно.

— Почему? — Приятно, когда о тебе заботятся, но надо же разобраться. На производственной технике безопасности я в свое время зубы отточила и всяких пришлых инспекторов ими перекусывала.

— Потому что, вместе с сырой силой можно вытянуть и жизненную. — Сара заговорила уже вполне внятно, без шелеста. Значит, мои догадки верны, ее прозрачность и пришепетывание — прямые признаки слабосилия.

— Понятно, спасибо, что предупредила. Тебе еще энергии дать?

— Пока не стоит, у тебя больше нет. — И отвернулась.

А я вдруг заметила значительные изменения в обстановке. Было чисто. Как будто по комнатам прошлись с мощным пылесосом. Пыли нигде не видно, стекла не сверкали, но стали вполне прозрачными и сквозь них лился солнечный свет. Не такой, как на родине, невыносимо слепящий, а как будто рассеянный. Отметив этот факт краем сознания и отложив его на полочку, куда складывала наблюдения для дальнейшего обдумывая, я рассматривала обстановку. До этой комнаты мы с Кирой вчера не добрались. К счастью! Здесь, вандалы вроде нас, не отметились. Это столовая. Очень красивая столовая, с большой, человек на двадцать, обеденной группой, потемневшими от времени, резными, но не вычурными буфетами, еще одним камином, который так и просил, чтобы его затопили, со стенами, оббитыми шелковистой узорчатой тканью, и даже с легкими кружевными занавесями на окне. Подоконники были примечательными, низкими и широкими, как полка в плацкартном вагоне, манящими присесть и полюбоваться видом из окна. Но были задачи более насущные.

Во-первых надо окончательно закрепиться в особняке, а для этого заручиться твердой поддержкой Духа, а во-вторых, нечего бездельничать, надо найти кухню, уж это помещение всегда самое теплое в любом доме.

На мою просьбу Сара откликнулась с видимой неохотой. Ее можно понять, «сто лет одиночества кого» угодно сделают социофобом, но она нужна нам с Кирой. В том, что мы нужны бедняжке, сомневаться не приходилось, надо только приучить ее к этой мысли. Есть за что побороться.

— Сара, я еще раз спрошу тебя. — придерживать голос было трудно, привыкла работающие станки перекрикивать, а надо помягче, помягче, — ты больше не нападешь на нас? Ты позволишь нам с Кириарниссой жить в этом доме? Рядом с тобой?