И спросить не у кого — что с ней. Не у бабушек же консультироваться?

Эля уехала, и она осталась совсем одна. Взрослые волчицы обращались к ней почтительно, фамильярности и доверительности не допускали, молодежь за свою не считала — самцы сторонились и избегали, а самки — здоровались, но общаться не рвались.

«Как прокаженная», — подумала женщина.

Киру не нравилось, когда она с кем-то проводила время, даже, если это были самки. Так и получилось, что общались с ней, как с Луной, а душу отвести было не с кем.

При воспоминании о бывшем муже нет больше любви. Нет обиды.

Осталась только жалость.

Может быть, у него ещё не всё потеряно? Может быть, он ещё найдёт своё счастье с хорошей волчицей? Главное, чтобы по взаимному влечению, если любви не случится. Она от всей души желает ему обрести счастье.

Конечно, же, никакого сотрясения у неё и в помине не было. Но за отдых она была благодарна — понежилась, как никогда не нежилась. Впервые в жизни побыла госпожой.

После визита к доктору, подтвердившего, что она здорова, Татьяна поинтересовалась у Андрея:

— Когда я смогу вернуться на хутор?

— Что тебе сейчас там делать? Бабушки в делах, Стася еще в гостях. Живите, разве, вам тут плохо?

— Не плохо, но, как-то, неправильно.

— Почему? Щенки — мои, вы имеете право жить здесь, сколько хотите. Успеешь еще на свой хутор.

И Таня уговорилась. Немного неудобно было перед Матвеем, но, с другой стороны, пока они под присмотром Верховного, волки могут не отвлекаться на её нужды.

— Надо спросить у альфы, — заметила она.

— Сам ему позвоню, — немедленно отозвался Андрей. — Когда должна вернуться Станислава?

— Через четыре дня.

Верховный кивнул:

— Отлично. У тебя еще четыре дня, которые мы проведём с пользой.

Татьяна вопросительно посмотрела на Андрея — какая ещё польза?

— Приглашаю тебя сегодня в театр.

— В театр! — ахнула Таня. — Правда? Ой, а платье… В чём я пойду? И — как же дети?

— Не переживай, подходящая одежда будет. А малыши — покормишь перед отъездом, а, если, они проголодаются раньше, чем мы вернемся, то их покормят другие волчицы. У нас у трёх пар груднички такого же возраста. Не переживай, дети голодными не останутся!

И платье доставили. А к нему — туфли, сумочку, тонкие чулки и пальто из белого кашемира.

Когда она вышла в холл, серые глаза мужчины потемнели до почти черных.

— Ты очень красивая, — хрипло проговорил Андрей и подал Татьяне коробку, — Думаю, это дополнит наряд.

Таня взяла, открыла и залюбовалась — жемчуг. Изумительные по красоте (и цене) ожерелье и серьги.

— Ты позволишь? — Верховный взял в руку ожерелье, отложил коробку на столик и вопросительно посмотрел на Таню.

Женщина кивнула и повернулась, затаив дыхание.

Андрей медленно завёл нить вокруг её шеи и застегнул. Кончиками пальцев провёл вдоль жемчужин, от чего Таня резко вдохнула, сжав руки. Палец скользнул выше и коснулся уха, осторожно вставил серьгу, ещё раз задел раковину. И перешёл на другую сторону.

Татьяна забыла, как дышать.

Запах Андрея окутывал её, дурманя и опьяняя, невесомые прикосновения обжигали, но не болью, а чем-то невообразимо чувственным. Татьяна и не знала, что может загореться от невинного касания!

Ожерелье и серьги были на месте, но Андрей не спешил её отпускать.

Провёл руками по плечам, дальше — по предплечьям, взял одну её руку и поцеловал.

— Ты — необыкновенная! — от хрипотцы в голосе мужчины, Татьянин «табун мурашек» стремительно переместился сверху вниз и замер, где-то в районе солнечного сплетения.

— Андрей, — голос дрогнул. — Что ты делаешь?

— Везу в театр волчицу, которая мне бесконечно нравится. Пойдём?

Не в силах выдавить ни звука, Таня только кивнула.

Они смотрели балет.

Как же ей не хватало таких вот, небольших, радостей!

Женщина не могла оторваться от сцены, но при этом, всем существом чувствовала присутствие Андрея.

Волчица довольно кивала, махала хвостом и всем видом выражала поддержку и одобрение.

«Наверное, я испорченная, — размышляла Таня в антракте, когда волколак отставил её на минутку, чтобы принести сок. — Мне не только нравится, когда Андрей рядом, но я хочу, чтобы он ко мне прикасался!»

«Ты — очень глупая, — подняла голову Серая. — Тебе не безразличен этот самец, но ты не разрешаешь себе в это поверить!»