Высоко над головами несут кешиктены незатейливый ковёр, сотканный из множества войлоков, на котором богатырской статью во весь рост возвышается он – многолетний «собиратель степи». Наслышанный о нём много раз, как о воине невероятно богатырской силы, невероятно дьявольских возможностей (пройдёт немного лет, и весь остальной мир будет с трепетом и дрожью думать так, но пойдёт и дальше в своём воображении, создав из него страшный образ – «бич божий») он видит его в первый раз. В затаённом дыхании он слышит волнительный гул своего сердца, тогда как глаза его изрыгают огненно пламя восхищения. И понимает он – не одинок он таким воззрением в этом бушующем пожаре восхищения и преданности во всём. Таковым он запомнит этот день, сам не понимая, что этот день и есть день знаменательный в мировой истории.

После Курултая со сдвоенным чувством отправился Жаргалтэ в новое расположение. Радость составляло то, что сам Великий хан встретил его радушно. Уж от этого-то ноги у него подкосились. Но вот второе чувство, что сдавила радость неуемную, так это то, что назначил его сам хан командиром десятки. Он как совсем близкий родственник его жены рассчитывал на большее, намного большее. Тысячник на самый малый случай. Как в глаза смотреть? Но глянула в глаза его близкая родственница, сама жена великого хана и поняла сразу.

– Не расстраивайся Жаргалтэ, не расстраивайся. Когда Темучин начинал, то всё войско его состояло из одного Богурчи. Это сейчас он выше командиров тумена. А тогда, когда он вместе с Темучином отбил украденных лошадей, то был всего лишь погонщиком собственных лошадей, которых и было-то, что пальцы на руках. Настанет время, и ты будешь большим командиром. Вот так-то, – постаралась успокоить его Борте.

Из всего этого следовало то, что все командиры на своих местах. Какая там тысяча, не говоря о тумене. Десятка, так десятка.

– Сайн-байна, – услышал вдруг чей-то радостный, но знакомый голос.

То был тот самый парень из Баргуджин-Тукум, подскакавший незаметно сбоку. Хотя, он и был весь в раздумье, что и не увидит никого как следует.

– Сайн-байна, – ответил он ему не так уж радостно, всё ещё подгоняемый ветром тихой грусти.

– Меня определили воином в десятку Одона. Он из племени олхонут. А ты домой?

– Нет, я тоже в войско.

– А не к Джэбе ли ты попал? – кажется, этот парень именем Баяр-Туяа родом с берегов Уды – реки племени хори земли Баргуджин-Тукум при рождении не заплакал, увидев белый свет, а громко рассмеялся, вон какие радостные лучи так и брызгают из глаз, точное отображение его имени.

– Нет. Буду у Джучи командиром десятки, – отвечал он немного с грустью.

– Вот это да! – восхитился этот парень с северных краёв, совершенно не замечая никакого подобия на грусть. – А кто этот Джучи?

От его восхищения, может, немного и повеселело на душе. Откуда знать ему, что он из знати племени унгират, очень близкий родственник жены самого хана ханов, а удостоен всего лишь командира десятки и не больше того. Что понимает этот парень с Баргуджин-Тукум, с краёв, которых степные войны последних десятилетий обходили далеко стороной.

– Джучи – старший сын великого хана, – просвещал он этого тёмного парня, чья доблесть выражается пока лишь в одной безмерной радости, хотя, отчего и не радоваться, когда вместо беспросветного рабства оказываешься в войске непобедимого хана, хотя и сам он мог разделить вместе с этим парнем эту далеко не завидную участь.

– Сайн-байна. Дорогу ищете? Могу подсказать, – раздался сбоку чей-то бойкий возглас.

Оба разом повернулись от неожиданности. «Ещё один такой же радостный…» – подумал без всякой злости Жаргалтэ.

– Покажи, раз такой, а то сомневаюсь я, – ответил всё так же знатный родственник Борте.

– Я в расположение Мухали. Не туда ли вы?

– Нет, – ответили разом и Жаргалтэ, и Баяр-Туяа.

По дороге пришлось разговориться, ибо этот парень пребывал в таком же бодром расположении и был столь же словоохотлив, как и этот парень, ставший воином Джебе. Звали этого парня Элбэг. То-то вот такое изобилие радости. Но когда ещё дальше разговорились, то и вовсе повеселел Жаргалтэ. Оказывается, этот парень тоже из знати, из племени олхонут. Но радость вселила не это, другое. Он, также из знати, тоже назначен командиром десятки. Но ничего. Сам Чингисхан начинал с того, что в его войске и был один воин, его первый нукер именем Боорчу. По дороге узнали также, что у этого парня именем Элбэг совсем уж исключительная память. Что увидел, то и запомнил.

Так эти трое юношей и поскакали навстречу новой жизни.

Спустя день для Баяр-Туяа началась совсем новая жизнь, которую он никогда не мог бы представить в родной долине у берегов Уда земли Баргуджин-Тукум.

Десятка к десятке и так все десять десяток, составляющие сотню, выстроились перед человеком до того жилистым, что и никакие доспехи, казалось не укроют вот эти жилы, неукротимые жилы, что они отразились и в характере его, и в мыслях его. Ростом превыше среднего, и никак не тучен, ибо тучность тоже накладывает отпечаток на характер эдаким спокойствием, этот человек, больше склонный даже к сухопарости, обладал огромной силой, что и не требовался никакой намётанный глаз. Легко было сравнить его с костром на ветру, с таким огнём, что понесёт в степь лишь один пожар ветровой. То был обладателем таких достоинств, нежели недостатков, отважный сотник Исунке-багатур, близкий родственник самого Чингисхана.