Когда же наконец Малин пришла на лесную прогалинку, где встретила эльфу, над деревьями уже сиял месяц. И в лунном сиянии, словно серебристо-белый туман, плыл и колыхался танец эльфов.

Сидя на поросшем мхом бугорке, Малин любовалась танцем эльфов, таким прекрасным, что девочка и думать забыла, зачем сюда явилась. Но потом, вспомнив про свое дело, начала тихонько напевать, как тогда, когда приманивала коров:

Белоцвета, Белоцвета, помнишь ли меня, Белоцвета милая, приди, вспомни дружка! И вдруг, откуда ни возьмись, из тумана вынырнула маленькая белая тень и направилась к Малин.

– Что тебе надо?
– спросила Белоцвета.
– У тебя такой печальный голос.

– Я горюю оттого, что не могу больше сохранить в волосах цветы, пожаловалась Малин. И она обо всем рассказала эльфе.

– До чего чудные эти люди!
– удивилась эльфа.
– Никогда нам, эльфам, их не понять!

– Может, тебе под силу сделать мои цветы невидимками, - попросила Малин. Тогда бы я могла их сохранить.

– Это я могу, - пообещала эльфа, - но тогда ты и сама их не увидишь.

– Неважно, - возразила Малин.
– Зато я буду по-прежнему радоваться, что волосы мои цветут. Этого у меня никому не отнять.

– Во всяком случае, - растолковала ей эльфа, - один человек на свете сможет увидеть твои цветы.

– Кто же?
– спросила Малин.

– Этого я не знаю, - ответила эльфа.
– Но помни, что с тем, кто увидит твои цветы-невидимки, ты можешь обручиться. Только с ним и больше ни с кем другим.

С этими словами эльфа легонько прикоснулась к волосам Малин и поспешила туда, где плясали эльфы.

Пастушка не поняла, что имела в виду эльфа, но на душе у нее стало легко и радостно, когда она возвращалась домой при свете месяца.

Наутро хозяйка увидела, что в пастушкиных волосах нет больше цветов, и осталась очень довольна.

– Гляди только, чтобы не угодить под новое заклятие, - сказала она.

А Малин было так хорошо без теплого головного платка. И с виду она была много веселее прежнего. Аромат лесных цветов сопровождал ее, куда бы она ни шла, и словно легкое сияние струилось от ее светлых волос. Немало юношей в округе хотели бы жениться на Лине-Цветолюбице, когда она станет взрослой девушкой.

Мечтал об этом и сын хозяина усадьбы, где Малин служила в пастушках. Малин-то ни о чем не догадывалась, но матушка его все приметила, а уж эту-то пастушку в невестки она никак не хотела. "Кто его знает, вдруг в ней еще сидит колдовство", - думала она. И потому хозяйка все круче и резче разговаривала с Малин. А как настала осень и скотину уже не выпускали из хлева, она приставила пастушку к самой трудной и грязной работе, какую только могла придумать. Она думала, что черная работа сделает Малин такой грубой и неуклюжей, что сын не захочет даже глянуть в сторону пастушки.

Однако же Малин ходила по усадьбе, погруженная в свои мечты о цветах, и какую бы работу ни справляла, она казалась все такой же веселой, радостной и вольной. Когда она входила в темный хлев, казалось, от нее исходит еще большее сияние, чем когда она пасла коров в лесу. Она едва замечала неприветливость хозяйки, точь-в-точь как не видела, что взгляды хозяйского сына преследуют ее всюду, куда бы она ни пошла. Но все же Малин тосковала порой о лете и о прохладе зеленого леса.

А как настала весна, хозяйка наняла себе другую пастушку.

– Забирай свое жалованье, - сказала она Малин.
– И чтобы духу твоего больше в моем доме не было. Колдовство, поди, еще сидит в тебе. Ничто тебя не проймет - ни работа, ни ругань. Ходишь по усадьбе с таким видом, будто ты всему миру хозяйка.

Ну и опечалилась же Малин!

– Я старалась справлять свою работу как нельзя лучше, - сказала она.

– Да, работать ты умеешь, - сказала хозяйка.
– Только по тебе ведь никогда не видно, что тебе тяжко и ты устала. Не иначе тут колдовство замешано. Прощай же.

С тяжелым сердцем отправилась Малин домой. Как она скажет родителям, что ей отказали от места? Они-то думали, что она останется в крестьянской усадьбе по меньшей мере еще два года! И вот теперь придется уйти, да еще с таким позором.

Но дома встретили ее с радостью! Матушка хворала и, увидев дочь, даже лицом просветлела. Довольна была она и тем, что цветы исчезли из волос Малин, ведь матушку так тревожило это непонятное колдовство.

– Теперь я могу спокойно умереть, - сказала она.
– Сдается мне, теперь с тобой все будет ладно.

– Нет, матушка, ты не умрешь, - сказала Малин, тут же принимаясь обихаживать ее. И делала она это как нельзя лучше. Позаботилась она и о доме, да и младших сестер с братьями стала приучать к работе.

"Так светло и весело в доме, когда тут Малин", - думали они. Отец тоже не мог нарадоваться, что старшая дочь снова с ними. Жаль ему было лишь прекрасных цветочков, которые исчезли из ее волос!

Вскоре матушка снова встала на ноги, и теперь Малин могла помогать отцу в их садике. На это у него оставалось мало времени из-за весенних полевых работ. Однако Малин работала за двоих. "Просто удивительно, - думал ее отец.
– Какая у нее легкая рука. К чему ни прикоснется, все растет и расцветает!" Вскоре его садик уже пестрел всеми красками, всеми цветами радуги. Садовые и полевые цветы росли там вперемежку, и молва о роскошных, диковинных цветах на бедняцком торпе облетела всю округу. На торп стали приходить люди и покупать цветы ко всем праздникам и торжествам. Торпаря просили также продавать рассаду. И он думал, что если так и дальше пойдет, у него, наконец, появятся средства - построить теплицу. Об этом он мечтал всю свою жизнь.