В ярко освещенном холле детективы с любопытством оглядели один другого. Темнота разделяла их барьером, и теперь, когда каждый из них смог наконец увидеть лицо своего спутника, они снова поздоровались, обменялись рукопожатиями и поздравили друг друга с Рождеством. Впрочем, без всякой надобности, скорее от смущения.

Хауорт оказался крепким, розовощеким, гладко выбритым мужчиной с лысой головой и пронзительными синими глазами. Твердый квадратный подбородок выдавал решительность, но лукавая, озорная улыбка и насмешливые искорки в глазах смягчали выражение этого, пожалуй, сурового лица. Литтлджону пришло в голову, что, когда суперинтендант не расположен к веселью, с ним нелегко иметь дело, особенно если его противник находится по другую сторону закона.

Они направились в уютную комнату. Миссис Хауорт вышла с улыбкой приветствовать их, следом спешила миссис Литтлджон. Теплый прием, радость встречи и веселый дух Рождества, который так и витал в воздухе, заставили Литтлджона забыть о долгой поездке.

Когда улеглась радостная суматоха, обычная в подобных случаях, все сели в тепле за праздничный стол. После ужина маленькая компания расположилась у камина за дружеской беседой. Воздух наполнился сигарным дымом, а Литтлджон воздал должное хозяйскому виски. Они говорили о множестве вещей, включая бомбардировки Лондона, которые пришлось пережить Литтлджонам, но вскоре их прервал громкий топот в саду. Литтлджон даже не успел сообразить, что явились нежданные гости, как за дверью послышалось пение. Хор методистской церкви Хаттеруорта не ударил в грязь лицом: гремел в полную силу под окнами Хауортов, почтенных прихожан местной общины. Гимны «В тиши ночной», «Христиане, пробудитесь» и «Однажды в городе царя Давида» стремительно прозвучали друг за другом без остановок, после чего входная дверь широко распахнулась и шумная толпа певцов ввалилась в дом, где, несмотря на ограничения военного времени, их ожидало щедрое угощение: сладкие корзиночки, пряники, кексы и имбирное вино. Виновники переполоха и жертвы вторжения выкрикивали веселые приветствия и поздравления, потихоньку перекидывались шутками (больше всех хихикали краснощекие незамужние девушки-хористки), затем преподобный Реджинальд Готобед, полномочный посол труппы и распорядитель церемонии, призвал всех к тишине:

– А теперь, суперинтендант, услуга за услугу! Отплатите нам песней за песню. – Пастор добродушно засмеялся, показав зубы.

Судя по количеству поглощенной снеди, гостей и без того вознаградили сторицей, подумал Литтлджон, однако ему стало любопытно, к чему клонит священник. Инспектора ждал сюрприз. Хауорт попытался увильнуть и протестующе замахал руками, однако хористы проявили твердость. Из их толпы вышел высокий мужчина, сел за пианино в углу и, растерев посиневшие от холода пальцы, замер в ожидании.

– «Меньше стадо – меньше забот»! – потребовал хор.

Суперинтендант Хауорт из полиции Хаттеруорта поднялся с кресла у камина и запел. У него был сильный, хорошо поставленный баритон, и Литтлджон невольно заслушался. От звуков этого голоса потеплело на душе. Песня, из североанглийских, на стихи Эдвина Во, исполнялась, похоже, ежегодно и уже вошла в традицию. Каждый куплет сопровождался припевом, который слаженно выводил хор.

Хор дружно подхватил рефрен:

Заразившись общим весельем, Литтлджон с женой тоже присоединились к хору.

– Ну, – сказал инспектор своему коллеге, когда хористы отправились в другой дом распевать гимны, поздравлять хозяев с Рождеством и пробовать угощение, – я слышал о полицейских, которые были первоклассными боксерами, футболистами, непревзойденными мастерами по прыжкам в длину или в высоту и даже чемпионами по метанию дротиков, но вы первый настоящий поющий полицейский, кого я встретил на своем веку.

– В полиции их полным-полно, Литтлджон. Это просто случайность, что вы услышали меня сегодня. Раньше я много пел, но теперь слишком занят, чтобы заниматься этим всерьез.

– Если Филипп Гриздейл завтра не появится, тебе снова прибавится работы, милый, – вмешалась его жена, и Литтлджон озадаченно посмотрел на нее.

Ему показалось, он уловил в ее голосе надежду, что неведомый Филипп Гриздейл, кем бы тот ни был, все же не придет.

– Не волнуйся, он будет здесь, – заверил Хауорт, затем повернулся к Литтлджону и объяснил: – Вы наверняка слышали о Филиппе Гриздейле, известном лондонском певце. Так вот, этот парень из местных, достиг самой вершины успеха, но не забывает свой родной город. Мальчишкой пел в методистском хоре Хаттеруорта, и теперь каждое Рождество возвращается, чтобы исполнить партию в «Мессии» [3] , концерт всегда проходит вечером. В нынешнем году он написал, что слег с ангиной. Это было в прошлую среду. Посоветовал найти ему замену, но пообещал приехать, если сможет. Я и есть замена. Надеюсь, Гриздейл поправится. В противном случае публика будет разочарована.

Любопытно, подумал инспектор.

В рождественскую ночь супруги Литтлджон отправились спать около трех часов. Где-то в отдалении, не щадя сил, надрывался хор, гремел во всю мощь духовой оркестр, слышались звучные басы – свободные импровизации теноровой тубы. Забираясь в постель, Литтлджон чувствовал, что переполнен до краев духом Рождества. На нем была полосатая пижама. Яркостью расцветки она не уступала форме какого-нибудь футбольного клуба. Инспектор сам когда-то купил себе этот спальный костюм и гордился им.

– Господи, неужели ты снова взял с собой это! – рассмеялась жена.

– Почему бы и нет? Хорошая пижама. Я купил ее вечером накануне того дня, когда прижал Тосси Маркса в Кардиффе…

– Выключи свет, Том, пока тебя никто в ней не увидел.

– Знаешь, Летти, – задумчиво протянул Литтлджон без всякой связи с началом разговора, – я надеюсь, что этот Гриздейл завтра не появится.

– Я тоже.

– Если он не приедет, мы отправимся в церковь. Не каждый день услышишь, как полицейский, и вдобавок суперинтендант, поет в «Мессии».