Выделяя в среднем всего 2 процента своего ВВП на оборону с конца 1980-х годов (США приближаются к 4 процентам расходов) [79] , Китай благодаря трем десятилетиям двузначного экономического роста обеспечил себе отличные возможности восьмикратного увеличения оборонных трат [80] . Сегодня его оборонный бюджет в 146 миллиардов долларов по рыночному курсу (или 314 миллиардов долларов в ППС) является вторым в мире после США и вдвое превосходит цифры России [81] . Военную мощь Китая мы более подробно обсудим в главе 6, пока же достаточно указать, что Китай уже располагает рядом преимуществ на поле битвы. Наиболее авторитетной оценкой изменения баланса военной мощи в регионе может считаться исследование 2015 года «Система военных показателей США и Китая», проведенное корпорацией «РЭНД». В исследовании утверждается, что к 2017 году Китай добьется «преимущества» или «приемлемого для себя паритета» в шести из девяти областей использования обычного вооружения: например, при атаках на авиабазы или наземные цели, при обеспечении превосходства в воздухе и в недопущении использования противником космического оружия. Итогом исследования является вывод о том, что в следующие пять-пятнадцать лет «Азия станет свидетелем постепенной утраты господства США» [82] . Наряду с экономическим прогрессом, военные успехи Китая стремительно подрывают статус Америки как мирового гегемона и вынуждают лидеров США всерьез задумываться о пределах американского могущества.

Будучи государственным секретарем, Хиллари Клинтон однажды предположила, что в двадцать первом столетии концепция баланса сил уже непригодна [83] . Ли Куан Ю не согласился с нею. Он рассматривал эту концепцию как краеугольный камень международных отношений. Но, по его словам, «в старой концепции равновесие сил означало преимущественно военную мощь. В сегодняшних условиях это сочетание экономических и военных мер, причем, на мой взгляд, экономика здесь перевешивает» [84] .

Этот новый баланс сил известен под другим именем – геоэкономика, то есть использование экономических инструментов (от торговой и инвестиционной политики до санкций, кибератак и иностранной помощи) для достижения геополитических целей. Роберт Блэквилл и Дженнифер Харрис изучают эту концепцию в своей книге «Война другими средствами: геоэкономика и государственное управление» (2016). Они утверждают, что Китай «является ведущим практиком геоэкономики, а также, возможно, стал главным фактором возвращения регионального и глобального проецирования силы в экономику (без применения политической и военной силы)» [85] .

Китай реализует собственную внешнюю политику преимущественно через экономику потому, что у него (не будем лукавить) есть такая возможность. В настоящее время он выступает крупнейшим торговым партнером более 130 стран, в том числе всех основных азиатских экономик. Его товарооборот с членами Ассоциации государств Юго-Восточной Азии составил 15 процентов общего товарооборота АСЕАН в 2015 году, тогда как на долю США пришлось всего 9 процентов. Этот дисбаланс только ускорится в отсутствие Транстихоокеанского партнерства [86] , ибо Китай быстро создаст свой аналог такой идеи общего благополучия и процветания.

Эта геоэкономическая стратегия следует древнему принципу Сунь-цзы: «…сто раз сразиться и сто раз победить – это не лучшее из лучшего; лучшее из лучшего – покорить чужую армию, не сражаясь» [87] [88] . Как объясняет Генри Киссинджер в книге «О Китае», для Сунь-цзы победа была «не просто триумфом вооруженных сил», но «достижением конечных политических целей», которую использование военной силы призвано обеспечить: «Чем оспаривать у противника поле битвы… гораздо полезнее маневрами побудить его занять невыгодную позицию, которую невозможно улучшить». Сегодня в выстраивании экономических отношений Китай поступает именно так.

Конечно, мастерство в международных отношениях требует не только владения экономическими рычагами. Правительству мало располагать экономическими активами, нужно еще умение эффективно использовать экономические инструменты. Китай демонстрирует уникальные способности к жесткому применению инструментов «мягкой силы». Когда противники медлят с признанием реальности или выказывают намерение сопротивляться, Китай охотно прибегает к методу кнута и пряника в своей экономической политике, покупая и продавая, вводя и снимая санкции, инвестируя, подкупая и воруя по мере необходимости, пока соперники не уступят. Государства, которые стали зависимыми от китайского экспорта и от доступа на рынок Китая, находятся в чрезвычайно уязвимом положении: при разногласиях Китай просто-напросто задерживает поставки и блокирует указанный доступ. Вот лишь несколько хорошо известных случаев: резкое прекращение Китаем экспорта редких металлов в Японию в 2010 году (дабы принудить японские власти вернуть задержанных китайских рыбаков); приостановка закупок лосося у Норвегии в 2011 году (дабы наказать Норвегию за присуждение Нобелевской премии мира китайскому диссиденту Лю Сяобо [89] [90] , – а ведь Китай являлся основным потребителем норвежского лосося); затягивание проверки бананов с Филиппин до тех пор, пока те не сгнили в трюмах кораблей в 2012 году (дабы заставить филиппинское правительство изменить позицию по поводу спора об отмели в Южно-Китайском море).

Китай может похвастаться таким превосходством в экономическом могуществе, что многим другим странам не остается иного выбора, кроме как выполнять китайские условия и «пожелания», даже пусть международное право выступает на стороне этих стран. Например, в 2016 году Китай хладнокровно отверг неблагоприятное для себя решение постоянной палаты третейского суда относительно территориального спора с Филиппинами за Южно-Китайское море, тем самым провоцируя новую напряженность. В данном противостоянии и в прочих конфликтах вокруг Южно-Китайского моря Китай продемонстрировал умелое сочетание убеждений, проявлений благородства, взяток и шантажа ради достижения «компромиссов», которые обеспечили во многом благоприятные для него результаты.

Разумеется, важнее двусторонних сделок видятся международные институты, наделяющие неоспоримым преимуществом инициаторов своего создания. Соединенные Штаты Америки проторили этот путь после Второй мировой войны через реализацию бреттон-вудских соглашений: так появились МВФ (для координации международных финансов), Всемирный банк (для предоставления кредитов по ставкам ниже рыночных развивающимся странам) и ГАТТ и ее преемник – Всемирная торговая организация (для содействия мировой торговле). В структуре МВФ и Всемирного банка одна-единственная страна обладает правом вето на любые изменения в управлении этими институтами – США.