Когда вернулся Кас, ловчий установил горшок на очаг и спросил:

— Дать вам куртку?

— Не стоит, — отказался я, стуча зубами от холода, и принялся выжимать рубаху. Подержал ее немного у огня, затем надел и начал разбирать оружие. Мушкет в кожаном чехле не вымок, а вот пистоли требовалось как можно скорее прочистить и протереть.

Ловчий рассмеялся.

— Наемник однажды — наемник навсегда!

Я не обратил внимания на упоминание о собственном прошлом, лишь кивнул. Даже не знаю, стал бы ландскнехт сначала заниматься одеждой или первым делом начал приводить в порядок оружие.

Брат Кас выдернул из земли приглянувшуюся ему палку и обрывком веревки примотал к ее концу арбалетный болт. В кожаном колчане тех осталось не меньше полудюжины, поэтому Стеффен протестовать не стал. Нам с единственным самострелом больше в любом случае не понадобится.

— Не уходи далеко и возьми штуцер, — лишь предупредил ловчий, расстегнул поясную сумку и принялся развязывать матерчатые мешочки, заполненные листьями и соцветиями разных трав.

Кас снял оружейную перевязь, сюрко и сапоги, закатал штанины и растворился во тьме. Вскоре шорох камышей смолк и послышался негромкий плеск.

Я уселся у костра, обхватил себя руками и попытался сдержать сотрясавшую тело дрожь. Уха пришлась бы сейчас весьма кстати, но отмеряемые Стеффеном травы нисколько не походили на специи, коими приправляют рыбный суп.

— Горячий отвар поможет восстановить силы, — подсказал ловчий, перехватив мой озадаченный взгляд. Потом спросил: — А где ваша шпага?

— Утопил, — поморщился я, снял с оружейного ремня пустые ножны и откинул их в камыши.

Вода понемногу начала закипать, но Стеффен не торопился забрасывать в горшок свои травки. Он с интересом посматривал на меня и время от времени подкладывал в огонь сухие ветки. А я просто сидел рядом с очагом и с блаженной улыбкой впитывал идущее от него тепло.

Купание в реке избавило от излишков магической энергии, и я едва ощущал собственное эфирное тело, зато от левого запястья перестали стрелять к шее болезненные судороги. Да еще в голове смолкло назойливое жужжание призрачных ос, и это не могло не радовать, с какой стороны ни посмотри.

Я пришел в норму, просто очень устал и еще более замерз. Но не беда! Сейчас обсохну и отогреюсь, а на рассвете тронемся в путь и к полудню — а то и раньше! — доберемся до армейской заставы. Мне хотелось так думать. Это помогало не обращать внимания на гулявший над заводью ветерок, стылый и противный.

Умиротворение. Я настолько вымотался, что начал ощущать умиротворение, просто греясь у костра.

Все испортил брат Стеффен. Он пригладил ладонью курчавую бородку и вдруг произнес:

— Признаюсь, магистр, я впечатлен. Сегодня вы спасли нас всех. А ведь Вильгельм уверял меня, что ваш дар заблокирован безвозвратно.

Мысленно я проклял слишком уж болтливого подручного барона аус Бергена и развел руками.

— Слухи и сплетни, брат Стеффен. Слухи и сплетни, не более того.

Ловчий кивнул.

— Но ангельская печать у вас на спине…

Он не договорил, да в этом и не было никакой нужды. Несмотря на темень ночи, герхардианец разглядел выжженное на моей правой лопатке клеймо, а всякому знающему человеку известно, что с подобной меткой колдун теряет возможность касаться эфира и управлять им.

Я попытался вспомнить, как давно стих плеск воды, не смог и беспечно улыбнулся.

— Вам доводилось бывать в Лаваре? — спросил я и задумчиво взглянул на пистоли, но оружие еще не просохло, попытка зарядить его стала бы пустой тратой пороха.

Неожиданный вопрос озадачил Стеффена, он закинул в горшок отобранные травы и признал:

— Не доводилось.

Листья и соцветия не утонули, закачались на бурлящей поверхности, и ловчий огляделся в поисках палочки, которой смог бы разогнать сбившуюся в комки траву. Я поднял вылетевшую из подсумка заготовку магического жезла и вложил ее в ладонь собеседника. Тот с благодарностью принял ошкуренную ветвь дуба и начал помешивать ею воду.

— Любого заклинателя, попавшего в руки лаварских скопидомов, ждала долгая и мучительная смерть, — сказал я ловчему, который не мог не слышать об учении ересиарха Тибальта. — Многие колдуны сознательно наносили себе подобные… украшения. В случае пленения это давало возможность заявить об отречении от греховных способностей.

Брат Стеффен отвлекся от помешивания травяного настоя и посмотрел на меня с нескрываемым сомнением.

— Но блокировка необратима, магистр!

Я лишь рассмеялся.

— Мало кто в точности знает плетение ангельской печати. Достаточно допустить одну-две неточности, и клеймо станет банальным подобием татуировки. Это лишь видимость!

Ловчий покачал головой.

— Никогда бы не подумал, — проворчал он и продолжил размешивать кипящий отвар.

— По понятным причинам о таком предпочитали не распространяться, — улыбнулся я. — Позже была возможность свести клеймо, но не стал. Слыть лишенным дара оказалось не так уж и плохо. Люди, с которыми мне приходится вести дела, склонны недооценивать простецов. Это во многом упрощает работу.