— Ты языком-то лишнего не мели! Ну какой еще призрак, а? — возмутился седоусый служака. — Видел я этого призрака! Обычная баба, только мукой обсыпанная!

Я усмехнулся.

— Да не переживайте так. Вам здесь духи не страшны. Магическая защита ни одну бестелесную сущность в крепость не пропустит.

— Скажете тоже — духи! — презрительно хмыкнул начальник караула. — Просто мелькнуло что-то в тумане, а все уже в штаны наложили. Герои! Сдурели совсем. Точно говорю, это Ирма юродивая была! Снял ее кто-то, мукой обсыпал для смеха или по пьяному делу, а безмозглой дуре ни обтереться, ни срам прикрыть ума не хватило. Так и бегала нагишом всю ночь! Ну, чего рожи кривите? Все ведь с Ирмой кувыркались, скажите еще, что это не она была!

— На Ирму похожа — это да, особенно фигурой, — рассудительно подтвердил один из караульных. — А вот на человека — не очень…

— Туман, балда! В тумане все не так выглядит!

Старый служака говорил с воистину железной уверенностью, но подчиненные его скептицизма не разделяли и начали потихоньку бормотать отгоняющие зло молитвы.

— Вроде бы кто-то умер даже… — припомнил я разговор в гостинице.

— Вы о докторе Лестере, что ли? Так он старенький был! В кои-то веки голую молодуху вместо своей грымзы увидел, кровь к уду прилила, вот сердечко и не выдержало.

Солдат — здоровенный лоб выше меня на голову и куда шире в плечах — испуганно сглотнул и попросил:

— Не надо так, сеньор капрал…

— А-а-а! — досадливо махнул рукой седоусый ветеран. — Что с вас взять, темнота деревенская! Не мелите языком лишнего, хоть умней казаться будете. Привиделось им, сразу портки обмочили…

Продолжая ворчать, он ушел в служебное помещение, а караульные будто воды в рот набрали, больше не проронили ни слова. К счастью, долго скучать в тишине не пришлось: вернулся запыхавшийся посыльный.

— Велено пропустить, — сообщил он начальнику караула. — А после казематов сеньор гауптмейстер у себя ждет.

Капрал задумчиво пожевал губами, переваривая услышанное, затем дал отмашку:

— Проводи и проследи! И смотри у меня…

Полди Харт, как звали обвиняемого, содержался в сырой и холодной камере со столь низким потолком, что выпрямиться в полный рост там был способен разве что карлик. Стены каменного мешка покрывала плесень, а от дыры в полу нестерпимо несло нечистотами, но жаловаться на условия школяру было грех. По крайней мере, его поместили в одиночную камеру отдельно от дебоширов, бродяг, жуликов и всей той беспокойной публики, которую маринуют в казематах, а не отправляют на виселицу или каторгу сразу после задержания.

Стоило лишь надзирателю открыть дверь камеры, и одетый в рваные обноски черноволосый паренек скорчился на соломенном тюфяке и зажал ладонями уши.

— Я этого не делал! — заголосил он, не дав мне и слова сказать. — Ничего не делал! Я невиновен! Ничего не знаю! Никого не трогал! Не помню…

А после школяр и вовсе перешел на нечленораздельный плач, и я с осуждением посмотрел на тюремщика.

— Вы его били, что ли? Ну и на кой?

— Никак нет, магистр! — последовал уверенный ответ. — Нос сломали еще при задержании, а больше его и пальцем никто не тронул. Да вы сами посмотрите! Он же чокнутый! Как есть на голову больной! Мы к нему в камеру никого не пускаем, от греха подальше! Доктор только приходил, и все.

Я велел оставить нас наедине и попробовал успокоить арестанта, но тот лишь сбивчиво толковал о своей невиновности да плакал. Меня он словно не замечал вовсе и на вопросы не реагировал, даже когда удавалось отвести в сторону зажимавшие уши ладони. Убив на бесполезную возню немногим больше четверти часа, я плюнул на все и покинул камеру.

— Сеньор гауптмейстер… — тут же встрепенулся мой провожатый.

— Помню! — отмахнулся я. — Веди!

Кабинет заместителя командира гарнизона после холодной и сырой камеры показался уютным, просторным и очень теплым. Возможно, даже слишком теплым — меня сразу пробрал пот, а от красных портьер с позолоченными шнурами и батальных полотен на стенах зарябило в глазах.

Сеньор гауптмейстер был рыжим и дородным; своим вальяжным пренебрежением он напоминал обожравшегося сметаной кота. А помимо хозяина кабинета встретиться со мной возжелал гарнизонный капеллан. Этот был словно воробушек — тщедушный, порывистый и… опасный. Эфирное тело священника казалось предельно упорядоченным; одни лишь молитвенные бдения сделать его таковым не могли. Значит, колдун.

— Сеньор гауптмейстер… Ваше преподобие… — поздоровался я, избавляясь от плаща и шляпы.

— Вина, магистр? — сразу предложил хозяин кабинета.

— Не откажусь, — ответил я с намеком на улыбку.

Но улыбка объяснялась исключительно вежливостью, на деле веселья не испытывал ни на грош. Капеллан хоть и смотрелся воробушком, но так непринужденно контролировал незримую стихию, что не оставил ни единого шанса перехватить инициативу.

Мы выпили недурственного «ледяного» вина и одобрительно покивали, затем обсудили необычайно снежную зиму и слишком уж холодную для этого времени погоду, а потом гауптмейстер хлопнул ладонью по столу и предложил обговорить действительно важные вещи.