Я откидываюсь на спинку кресла и закрываю глаза. Мне необходимо подумать, как правильнее всего будет разрешить эту ситуацию с сыном, в которую я сам себя загнал своей занятостью и отстраненностью. Я не силен в разговорах по душам, но сейчас этого не избежать. Мне надо поговорить с Димой и по поводу Юли и по поводу его заоблачных трат.

Полчаса назад Конников предоставил мне дополненное досье на рязаночку и подтвердил, что история про бабулю с батонами действительно имела место. Об отважном поступке Живцовой Юлии Владимировны и, правда, писали в газетах, и из новых данных отчета я понял, что она вообще склонна к волонтерской деятельности. По сему выходит, что рязанка не такая и плохая, так что я пришел к выводу: пусть ребята встречаются, пусть даже живут вместе. Но по поводу свадьбы мнения не поменял — рано Диме жениться.

Беру со стола мобильный и набираю сыну. Он отвечает со второго гудка, подозреваю, в надежде на то, что я изменю мнение по поводу мотоцикла. Тут мне порадовать его нечем.

— Дим, после занятий подъедь ко мне в офис. Разговор важный есть.

Сын появляется в моем кабинете через сорок минут, выглядя немного взволнованным. Садится в кресло напротив и, задержавшись взглядом на моей руке, лежащей на стопке листов, напряженно уточняет.

— О чем-то хотел поговорить?

Я подталкиваю распечатку выписки к краю стола на случай, если Дима решит отпираться и сразу приступаю к неприятной части намеченного разговора:

— Хотел поговорить о твоих чрезмерных тратах, Дима. За последние два месяца они сильно выросли, и я бы хотел бы услышать от тебя причину.

— Это Москва, пап, — произносит он с таким видом, словно открывает неразумному мне суровую истину бытия. — Жизнь здесь дорогая.

— За идиота меня держать не нужно, Дима, — говорю немного раздраженно. — Я в Лондоне живу и прекрасно осведомлен, что означает «дорогая жизнь». Самое дорогое в Москве — это жилье, но ты ипотечными взносами вроде как не обременен.

Дима удается несколько секунд удержать мой взгляд, после чего он сдается, отводя его в сторону. Напрягается сильнее. Обеспокоен, что могу отправить его в свободное денежное плавание. Такие угрозы исходили от меня, когда сыну исполнилось восемнадцать, и он вдруг возомнил себя властелином мира: спускал деньги на малознакомых друзей, тусовки, клубы и девочек. Тогда поутих, но сейчас вся эта мишура, очевидно, вернулась снова.

— Пап… — Дима поднимает глаза, выглядя потерянным. — я ведь сейчас не один… у меня есть Юля. Девушки обожают подарки, развлечения всякие. Ты и сам должен понимать, что сыну Молотова не пристало выглядеть жмотом. К тому же у Юльки всегда поклонников куча была, и я стараюсь быть для нее лучшим. Не хочу, чтобы она меня бросила.

— Она у тебя выпрашивает подарки? — осведомляюсь осторожно, пока мысленно начинаю прощаться с идеей благословения их отношений.

— Нет, напрямую никогда не просила, но я знаю, что ждет. Разве не должен мужчина баловать свою женщину?

Дима замолкает, а во мне вновь поднимается чувство негодования, граничащее с гневом. Да, Молотов. И тебя рязанка почти обвела вокруг пальца своими невинными глазами и хлебо-булочными подвигами. Все-таки расчетливой стервой оказалась. Влюбила в себя избалованного оболтуса Диму и веревки из него вьет. Теперь понятно, почему сын так поспешно решил жениться — думает, что так ее возле себя удержит.

Я начинаю кипеть, да так, что дальнейший разговор смысла вообще не имеет. А я, идиот, решил, что Юля эта и впрямь бескорыстно в Диму влюбилась, да еще и добро хотел на совместное проживание дать. Нет. Надо выживать эту меркантильную пиявку и чем скорее, тем лучше. Любыми способами.

— Дим, — я тру переносицу, потому что одновременно с прозрением чувствую приступ головной боли, — мне срочно пару звонков нужно сделать. Позже договорим, хорошо?

Дима понимающе кивает и, поднявшись, идет к выходу.

— Пап…а с мотоциклом…

— Нет, сын.С мотоциклом ты давай как-нибудь сам.

Сергей

— За предстоящие выходные, — Андрей протягивает запотевшую кружку, и мы дружно чокаемся. По предложению главного энтузиаста нашей компании, Ильи, сегодня мы собрались в Банной Усадьбе, чтобы спустить трудовой пар, пообщаться и заодно оздоровиться.

— Дашка мне всю душу вытрясла, — жалуется Малышев, щедро отхлебнув пива, — подозрительная стала и дотошная. Я по телефону отхожу поговорить, она за мной. Как звук сообщения услышит — это кто? Мне по триста человек в день звонят — мало ли кто.

— Так она жена твоя, — напоминает Андрей. — Им на роду написано любопытничать и ревновать. С твоим откровенным блядством и я бы стал подозрительным. Баб вокруг тебя вон сколько.

— А что бабы? Сегодня одна, а завтра другая. Женился-то я на ней.

— Так ты так ей и скажи, — смеется Андрюха и пародирует басовитый голос Ильи:— «Ну и чего ты, Дашуль, переживаешь? Да, трахаюсь на стороне, но жена-то у меня ты». Глядишь, успокоится и в телефоны лазить перестанет.

Я в рассуждения о семейной жизни не лезу, потому что в этом вопросе сам не эксперт — за плечами один брак и тот неудачный. У приятелей опыта побольше: Илья женат на Даше уже лет восемь, и у них есть шестилетняя дочка Лиза; Андрюха женат никогда не был, и детей у него нет, зато есть большой опыт длительных отношений.